Гоша равнодушно глянул на подтянутую девушку в кителе. Какое до неё дело, когда рядом — Командир, если не сказать — Вождь?
Он посмотрел на отца. Тот был бледен, как Якут, и так же обильно потел. И всё же Гоша знал, что папе легко и хорошо. Потому что всё, наконец, прояснилось. И встало на свои места!
— Внимание… внимание… — снова забилось в висках. — Внимание…
— Ну что, Георгий? — улыбнулся генерал. — Где гоблин? Мы с твоим батей всё решили, но не хотелось бы силой. Я же понимаю — вы друзья. Точнее, это ты так думаешь. Он-то тебе, конечно, никакой не друг.
С трудом поняв, о чём речь, Гоша радостно кивнул. Сейчас он всё расскажет, в деталях и с удовольствием. Правда, там Рустам… Он почувствовал укол стыда, вспомнив, как заморочил голову бедному Хрусту.
— Внимание… Опасность… — настойчиво повторил окрепший голос. Поморщившись, генерал прикоснулся к Гоше, и тот снова забыл обо всём на свете.
— Хнуп наш друг, — раздельно, с усилием произнесла Юля. Вцепившись побелевшими руками в стул, она не сводила с Ерохина колючего взгляда. — Так нельзя.
— Да почему нельзя-то? — раздражённо нахмурился генерал. — Ничего вы не должны, и никому. Берите от жизни всё да радуйтесь! А вы из-за чужака рискуете.
«Ничего не должны… «Берите всё»… «Чужак»…
Мысли застыли не глиной — цементом. И всё же Гоша не сдавался. Что за чушь про «ничего не должны»? А как же дружба? Даже если Хнуп обманщик, разве можно его предавать? Но разве можно предать Командира?
Подойдя, генерал взял его за подбородок. Стало хорошо, и одновременно — дурно. Будто объелся сладкого и чувствуешь подступающую тошноту.
— Нельзя предавать друзей, — по слогам выдавила Юля. — А что сделал Хнуп — на его совести.
— Упрямая какая, — усмехнулся Ерохин, не сводя с Гоши пристального взора. — Не слушай. Ты пойдёшь со мной и скажешь Хрусту, чтобы он открыл дверь. Всё просто. Всё очень просто.
— Предавать… не просто, — простонала сквозь зубы Юля. — Не верь, Гошка… Это… не генерал…
Из последних сил он оглянулся на девочку. Побледневшее лицо перекошено, зубы мучительно сомкнуты. Рот искривился, словно Юлька пыталась закричать, но отчего-то не могла.
В глаз стекла едкая капля. Почему он потеет? Что сложного в том, чтобы выполнить приказ? На ум невпопад пришли пацаны, что партизанили в Великую Отечественную. Они тоже выполняли приказы, тяжёлые и страшные. Сцепив зубы, рисковали жизнью, доводя до конца порученное. Так что же не так? Что бьётся в сознании не молоточком уже — набатом? О том, что пацанам тем было тяжело, и горько, и кроваво. Но никогда не было просто!
НИКОГДА. НЕ БЫЛО. ПРОСТО!
— Внимание! Опасность!
— Отстаньте! — отшатнувшись, вскочил Гоша. Его мутило, в ушах стоял нестерпимый, мерзкий звон.
— Не слушай её, смотри на меня, — рявкнул генерал. — Подчиняйся, сопляк!
Краем глаза Гоша заметил, как привстала, напружиниваясь, лейтенант Смирнова.
— Внимание! Опасность! Тревога! Тревога!
Шагнув назад, Гоша запнулся о ножку и неловко сел. Ухмыльнувшись, Ерохин снова протянул к нему руку.
— Не дам! — словно прорвав невидимую преграду, вскрикнула Юля. — Не дам!
Затравленно оглядевшись, она схватилась за спинку массивного стула. Подняв его повыше, с истошным, гортанным криком метнула в Ерохина, тут же бессильно оседая.
Кувыркнувшись, импровизированный снаряд врезался в генерала и… погрузился в него, проходя насквозь! Не встретив ощутимой преграды, пролетел ещё метр, впечатываясь в окно. Оглушительно зазвенело, тяжёлым дождём просыпались осколки. Внутрь рванулся, освежая, прохладный ночной ветерок. Дёрнулся, приходя в себя, папа. Судорожно вздохнул, словно выныривая, дядя Олег.
— Внимание, несанкционированный доступ, — гремел размеренный женский голос. — Внимание, несанкционированный доступ. Тревога!
Так вот что стучало молоточком в ушах! Но тогда он не слышал. Точнее, слышал, но не замечал. Словно загипнотизированный. Словно…
Поняв, что происходит, Гоша обернулся к закурившемуся фонтанчиками генералу. Превратившись в облако, тот разделился на несколько человеческих фигур. Фигур Старших!
— Это неприемлемо, — произнесла, материализуясь, красивая женщина. Та самая, что наблюдала через окно камеры на «Седьмой площадке». Стоящий рядом «Степан» кивнул. Третий не проронил ни слова.
— Умбра, — прохрипел папа. — Протокол захвата!
С потолка, ломая декоративные панели, свесилась испачканная штукатуркой турель. Послышалось высоковольтное гудение, в воздухе запахло озоном. На окна принялись наползать тяжёлые, бронированные затворки. Они не успели: превратившись в облачка, Старшие выпорхнули сквозь стремительно сужающуюся щель.