Я напрягся, прислушиваясь к миру вокруг меня – тьма давила, но это была «живая» тьма, материальная, ощущаемая и потому – не страшная. Остатки боли и страха ещё были во мне, но быстро отступали, уступая место анализу ситуации и поиску варианта действий. Я чувствовал руки и ноги, да и всё своё тело, одной ногой я даже смог чуть-чуть пошевелить; проверил руки, которые, прижатые к туловищу на уровне груди, тоже немного двигались.
Похоже, в момент удара по медведю я немного отключился – то ли от перенапряжения, то ли от шока или боли, но привычка «включать» сознание сработала на автомате, и сейчас я лежал, придавленный тушей. Я стал потихоньку сдвигать левую руку к груди, правой в это время стараясь немного приподнять или оттолкнуть медвежью тушу. Когда рука легла вдоль тела, я стал разгребать снег, прорывая небольшой туннель для доступа к воздуху. Я слышал какие-то неясные звуки, понимал, что помощь где-то рядом, но не знал, как скоро ребята смогут позвать взрослых, чтобы снять с меня убитого медведя. Убитого-ли? – спохватился я. Перейдя на силовое зрение я облегчённо вдохнул – жизни в медведе не было. Переход на магическое зрение дался тяжело – меня замутило; видимо, для удара по медведю я сконцентрировал все силы организма и надо немного восстановиться, иначе опять могу сознание потерять и задохнуться.
Докопав тоннель и почувствовав приток свежего воздуха, я стал дальше разгребать снег, а звуки слышались громче и гораздо отчётливее. И одновременно я почувствовал, что медведя начали сдвигать, точнее – приподнимать с одной стороны. Через минуту показался свет, дышать стало свободно, и я увидел, что вместо рычагов под медведя подсовывают стянутые ремнями ружья и винтовки, а на лапы медведя тоже наброшены ремни, за которые его пытаются перевернуть…
– Как же можно? Погнут же оружие, – мелькнула мысль в моей голове.
Я хотел приподняться. Но один из сержантов-стажёров бросился ко мне: – Лежи, не двигайся, может быть компрессионная травма. Сейчас носилки организуем и аккуратно переложим. Считай, что отрабатываем транспортировку раненого и веди себя как на занятиях.
Я попытался перейти на энергетическое зрение, чтобы осмотреть себя, но не смог – попытка вызвала головную боль и тошноту, меня замутило, так что пришлось подчиниться сержанту. Точнее, подчиниться бы пришлось в любом случае – я сейчас на сборах и как бы военный, рядовой, а он – целый сержант. А сержант в армии, как говорил дядя Толя: и царь, и Бог, и воинский начальник.
Так что я лежал, наблюдал, как всё больше людей крутится вокруг меня, а сержант организовал спасательную команду, довольно быстро соорудившую носилки, на которые меня аккуратно переложили и под негромкие окрики: – Не раскачивать! – понесли из леса.
Владимир. Дом баронской семьи Гефтов.
Артур проснулся, когда на улице было темно, что и не удивительно – январь, дни совсем короткие. Он прислушался к тишине в доме, включил свет, потом не сильно ущипнул себя, и убедившись, что больно, понял: события вчерашнего дня – реальность. Хорошая реальность. Такая проверка была не лишней: после несчастья, свалившегося на семью, ему иногда снилась «нормальная жизнь», и по утрам, просыпаясь, он с трудом отгонял от себя ощущение счастья и покоя, приходившее во сне. И тем тяжелее ему было днём – и в Москве, и во Владимире, в условиях полного игнорирования его бывшими друзьями и знакомыми и постоянным злым шепотком за спиной.
Минувший день показался ему ожившей сказкой: за полгода он не то, чтобы смирился, но уже привык к клейму «семья предателя», научился жить с этим ярлыком и сохранять внешнее спокойствие. Помимо учёбы, все эти очень долгие месяцы он много думал над тем, как лучше организовать жизнь сейчас, помогая матери, и что делать, когда он инициируется и возглавит семью: по факту они принадлежали к роду баронов Гефтов, но больше полугода, с начала лета, никаких контактов с родичами отца не было и такое игнорирование их главой рода свидетельствовало об «утрате связи» с бывшим родом. Теперь деду было достаточно просто объявить об отсутствии контактов с семьёй старшего сына, и их признают самостоятельным дворянским семейством. И мама, при согласии Артура, тоже имела полное право заявить об автономии. Артур понимал, что ему придётся биться за выживание одному, без поддержки рода, но сдаваться не собирался – и держал в уме необходимость получения хорошего образования, чтобы потом подыскать достойную работу, которая позволит ему содержать семью и вырастить Валеру и Эвелину.