— Прилетел за яблочками, а сам по загривку получил, — не отставала она.
Курт молчал.
— Ты будешь отвечать или нет? — Саня даже стукнула автоматом по столу.
— Дюра! — коротко ответил Курт.
— Сам дурак! — отпарировала Саня и добавила: — А будешь оскорблять, я тебя — во! Понял?! — И она показала глазами на автомат.
Курт мгновенно вырвал у нее из рук автомат, забросил его в кусты и снова, как ни в чем не бывало, стал есть.
Саня опешила.
— Ты! Да я тебя! — крикнула она и запустила в Курта яйцом.
Желток с яичной скорлупой пополз по лицу.
Курт, схватив Саню за телогрейку, подставил ей подножку, но Саня вцепилась в него, и оба они свалились на землю.
— Урод несчастный! — шипела Саня. — Немец вшивый!
— Глюпый голова! — хрипел Курт. — Звонок!
Выскочив из-за кустов, к ребятам подбежал дядя Сима.
— Цыц! — закричал он и стал их растаскивать. — И не стыдно тебе с девочкой драться? — выговаривал он Курту. — А ты хороша, кто же так с пленным? — грозил он пальцем Сане.
Взъерошенные, исцарапанные ребята, сжав кулаки, с ненавистью смотрели друг на друга.
V
В эту же ночь, когда над партизанским лагерем гремела гроза, в небольшой пещере, освещенной тусклым огоньком коптилки, совещались трое: дядя Сима, Горегляд и Фёдоров.
За их спинами, в уголке, на деревянных ящиках, прикрытая истрепанным одеяльцем, крепко спала Саня.
— Мы можем, конечно, обменять этого Курта, — говорил командир. — Но неизвестно — жив ли после боя его отец? А если нет, то кому он там нужен, этот пацан? Я узнал: мать-то у него погибла. И вот что мне думается: мы должны достать новых заложников, а Курта надо отправить на Большую землю.
— От войны подальше? — иронически спросил Фёдоров.
— А почему бы и нет? От войны подальше.
— Ладно, бог с ним. — Горегляд махнул рукой. — Тогда вот что, — он обратился к Фёдорову, — пойдем к морю, держи его за руку покрепче. Еще удерет в темноте.
Фёдоров достал из кармана кусок веревки и молча помахал им в воздухе.
— Тоже верно. Ну, пошли?
— Постойте, братцы, — вдруг тихо сказал командир. — Вот сижу и думаю. А не отправить ли нам на Большую землю и эту… — Не оборачиваясь, он указал большим пальцем за спину, туда, где спала Саня. — Вместе с Куртом. А?
— Да вы что, Серафим Петрович! — изумился Горегляд. — Всю войну с нами прошла.
— Нет, действительно, а что ей тут делать: с питанием туго, учиться негде. Под боком фашисты.
— Эх, Серафим Петрович, не ожидал от вас, — огорченно сказал Фёдоров. — Вы-то ей вроде как отец родной стали. А сейчас что говорите?
— То и говорю. А вдруг не убережем? Не хочу грех на душу брать… Иди, буди ее.
— Я не пойду, — ответил Горегляд.
— Тогда — ты! — сказал командир Фёдорову.
— Хоть на губу сажайте, будить не стану!
— Эх, бусурманы, а еще помощниками называются! — сердито сказал командир. — Всё на одного взваливают, — и на цыпочках подошел к Сане. Посмотрел на ее личико, почесал в раздумье бороду, оглянулся на партизан, ища у них поддержки, а потом тронул девочку за плечо: — Сань! Сань!
— Да ладно уж, не трогайте ее. Ну что вы?! — прошептал Горегляд. — В школе учил, а сам детям спать не дает.
Но, видно, чтобы уже не отступать, командир громко сказал:
— Боевая тревога!
Саню словно подбросило с постели. В полусне, не глядя на взрослых, она быстро натянула сапожки, надела через голову юбчонку, потом кофточку, телогрейку.
— Карательный отряд?! — испуганно спросила она.
— Да нет, не волнуйся. Слушай меня внимательно, — начал было дядя Сима. — Сейчас, это, ты… ну, значит, вместе с нами… пойдешь погулять… — И запнулся.
— Ага… Тут, недалеко… Одна нога там — другая здесь…
Секретное задание, — сам не зная что, забормотал Горегляд.
— И гармошку захвати, — буркнул Фёдоров.
Взрослые переглянулись — вот заврались!
— А зачем гармошку-то? — с недоумением спросила Саня.
Командир незаметно показал Фёдорову кулак.
— Это он так… Сам балалайка, вот и вспомнил про гармошку, — сказал он и, откашлявшись, добавил: — В общем, Курта на подводную лодку будем сдавать. А ты как от детей пойдешь… это… свидетелем будешь. Ясно?!
VI
Полковник Эрхард с забинтованной головой сидел в кожаном кресле за широким дубовым столом и холодным жестким взглядом осматривал арестованного — стройного человека с лысеющей головой. Его лицо было бледным, изможденным.