Саня с Куртом попятились, закрыли за собой дверь и молча переглянулись. Потом Курт постучал в дверь.
— Да! — раздалось за дверью.
— Разрешите войти? — спросила Саня, заходя в кают-компанию.
— Я… можно вход? — повторил за ней Курт. — Гутен морген!
— Войдите!
— Здравия желаю, товарищ командир! — посмотрев на Курта, тут же выпалила Саня и села за стол.
— Здравия желаю! — сухо сказал Волков. — А кто тебе позволил сесть? Садиться можно только по моему разрешению. Ты на флоте!
Лицо у Сани вытянулось, она встала.
— Садитесь!
Наконец ребята уселись и в восторге уставились на сверкающий стол: сливочное масло! Галеты! Сгущенное молоко!
Салфетки! Хрустальный графин с водой!
Волков разглядывал ребят. Оба они были аккуратно причесаны, в чистеньких парусиновых брюках, с подвернутыми рукавами.
— Разрешите? — спросил кок, до сих пор с еле заметной улыбкой наблюдавший за сценой воспитания.
Волков сделал жест рукой, и кок стал раскладывать по тарелкам кашу с котлетами. Быстро протерев салфеткой две рюмки, он механически поставил одну перед Куртом, но тут же спохватился, переставил ее к командиру.
Волков налил в рюмку вина, сделал глоток и удовлетворенно чмокнул.
— Ну что, можно начинать? — нетерпеливо спросила Саня.
— Можно…
— Унд их? — спросил Курт.
— Я… битте, — по-немецки ответил ему Волков. — Ним буттер унд кёзе.
— А что вы ему сказали? — ревниво спросила Саня.
— Возьми масло и сыр.
— А я?
— Ты и так не растеряешься! — усмехнулся Волков.
Курт намазал хлеб маслом и… протянул его девочке.
Волков взглянул на Курта, сделал знак коку, и тот подбавил мальчику каши.
Саня была очень удивлена такой галантностью мальчика и, порыскав глазами по столу, пододвинула к его тарелке соль и перечницу.
Кок и Сане подбавил каши.
— Ну хватит! — улыбнулся Волков. — Обмен любезностями окончен. Приступайте, а то каша остынет.
Ребята с удовольствием заработали ложками.
— …Вот когда я жил у дедушки, — с юморком продолжал Волков, — он у меня пастухом был…
— И вы на пастуха похожи… — сказала Саня, откусывая с вилки котлету. — Схватили меня, как овечку…
Волков смущенно посмотрел на кока и вдруг приказал:
— А ну встать!
Саня с недоумением поднялась с места.
— Ты как разговариваешь с командиром?!
— А что я сказала? Пастух…
— С командиром так нельзя разговаривать! Понятно?
— Да…
— Садись!
Саня уткнулась в тарелку. Кок еле заметно улыбнулся — вот дает прикурить командиру! — и тут же погасил улыбку.
— Так вот, этот дедушка, бедный человек, — Волков поднял указательный палец, — имел восемь внуков. Восемь! И когда мы, мальчишки, дрались между собой, он всегда нам говорил: «Лучше худой мир, чем добрая ссора».
— Я знаю, к чему вы это говорите, — сказала Саня, посмотрев на Курта. — А я его все равно ненавижу… Он против нас, а вы его кормите… Лучше бы другому, нашему, дали… — И она отодвинула от себя тарелку.
— Что за демонстрация?! — Волков стукнул пальцем по столу. — У вас что, в отряде дисциплины не было?!
Саня встала по стойке «смирно».
— А отвечать можно?
— Отвечай.
— Была! А вы — жалельщик!
— Что-о — «жалельщик»? Так вот запомни: для меня нет чужих детей! Детей! Тебе ясно?!
— Командира прошу срочно в центральный пост! — раздался в переговорной трубе голос старпома Меняйло.
Волков, утерев салфеткой рот, тут же выскочил из кают-компании.
Саня моментально состроила ему вслед гримасу и, посмотрев на кока, с ехидством сказала:
— Ну и командир у вас! То в дочки звал, а теперь — «встань» да «садись»! А я ему когда-нибудь такое скажу, вот в эту дырку, — она указала на переговорную трубу, — что он у меня сразу ляжет.
— Но-но! В это устройство только самые главные сообщения передаются, — погрозил пальцем кок. — А вообще-то такого командира, как у нас, еще поискать надо… Кстати, вы ешьте, а то на мину напоремся — и вся еда зазря пропадет.
И он добавил ребятам из бачка еще по одной котлете.
X
Войдя в центральный пост, Волков привычным взглядом окинул приборы: дифферентометр, глубиномер, кренометр, подошел к старпому. Оторвавшись от перископа, тот доложил:
— Товарищ командир! Мы идем вдоль кромки минного поля. Справа по носу фашистский катер вдруг резко изменил курс к Севастополю.
Волков приник к перископу и в светлом окуляре с перекрещивающимися нитями увидел среди серых волн качающийся предмет, похожий на спичечный коробок.