Командир долго вглядывался в окуляр, поворачивал перископ то вправо, то влево, осматривая горизонт. В его неторопливых движениях чувствовалась взволнованность, и в центральном посту наступила тишина.
В отсеках тоже умолкли разговоры. Подводники невольно поглядывали на переговорные трубы.
Курт, лежа на своей койке, бездумно глядел в подволок с зарешеченной лампочкой, тяжело вздыхал, ворочался. Потом вытащил из кителька, висевшего на крючке, глянцевую фотографию, на которой были папа, мама и он — счастливые, красивые, — и со слезами на глазах стал рассматривать дорогие ему лица. Все теперь для него было потеряно навсегда и безвозвратно.
Только Саня не замечала, что происходит на борту. Она сидела в жилом отсеке на койке и, расставив перед собой шахматы, хватала за руку каждого проходящего мимо нее матроса.
— Дядя Коль, в шахматишки сыграем?
— Не могу, занят, — отвечал кудрявый торпедист, спеша в первый отсек.
— Дядя Петь, на щелчки не хотите? Туру дам!
Но дядя Петя — сероглазый крепыш — торопился в центральный пост.
И вот Саня, вздохнув: «Эх, слабаки!» — стала играть сама с собой. Она быстро передвигала фигуры и бормотала:
— Ишь ты, хитрый какой, к пешкам подбирается! А я вот тебя накажу: хоп! — и конь в кармане. Ну что? Давай, теперь твой ход!
Случайно глянув в первый отсек, она вдруг насторожилась. Подождите, а что тут происходит? Кок застыл, как статуя! Торпедисты не шевелятся!
Оторвавшись от перископа, Волков вскинул свои острые глаза на Меняйло и с хитрецой спросил:
— А как вы думаете, почему этот катер сделал такой маневр?
Старпом, почесав пятерней заросшую щеку, пожал плечами.
— Ну, мало ли что можно предположить…
— А если точно сказать?!
— Наверно, к теще на блины завернул, — сострил боцман.
Гидроакустик и трюмные заулыбались.
— Эх вы, асы! — сокрушенно вздохнул Волков. — Уж догадаться не можете! — и победно произнес: — Катер вошел в проход через минное поле! Следовать за ним!
В этот момент в переговорной трубе послышались звуки гармошки, и детский голосок заливисто запел:
— Ты смотри-ка, Звонок! — удивился Волков. — Шефский концерт! — И, приложив губы к переговорной трубе, сказал: — Саня, ты что это распелась?
— А это чтоб гармошка зазря не пропадала, если на мину напоремся, — послышался ответ в переговорной трубе. Лица подводников озарились улыбками. Рыжеватый кок баском стал подпевать Сане, и у них так хорошо получалось, что даже Курт с любопытством скосил глаза на переговорную трубу.
Широко растягивая гармошку, Саня, раскачиваясь, как подгулявший парень, стоя в торпедном отсеке, залихватски продолжала:
Вдруг в переговорной трубе раздалась команда по кораблю:
— Форсируем проход в минном поле!
Кок сразу сделал Сане знак — тихо! Но она, кивнув, дескать, сами знаем, что делаем, продолжала петь. Только шепотом.
Белый бурун от перископа подводной лодки резко свернул вправо. К Севастополю.
А когда в переговорной трубе снова раздалась команда Волкова: «Форсирование минного поля окончено! Саня, давай погромче!» — девочка положила гармошку на мешок с картошкой, подхватила в жилом отсеке шахматы и пошла к себе в каюту.
XI
Распахнув дверь, Саня в раздумье застыла на пороге.
Смотри-ка, вот еще новости! У Курта мокрые глаза!
Мальчик сразу отвернулся.
— Эй, тошнит тебя, что ли?
Курт молчал.
— Воды дать?
Мальчик не отвечал.
— Не хочешь — не заплачем!
Саня села на койку и задумчиво положила руки на колени. Потом, распахнув коробку с шахматами и зажав в кулачках две пешки — черную и белую, — ткнула рукой в спину Курту:
— Слышь-ко, выбирай!
Курт не оборачивался.
— В шахматы будешь играть? — продолжала Саня. — Или струсил? Давай, давай! — настойчиво толкала она его кулачком.
Курт дернул ногой — дескать, не приставай, но Саня потянула его за рукав робы, и мальчишка все-таки обернулся.