Однажды после грозы, когда казалось, что вся гора Югуруна раскачивается из стороны в сторону, небо прояснилось и воздух стал особенно свежим и приятным, нам Алайя выразила желание немного прогуляться и отойти чуть подальше от дома. Она пошла вместе с Ситой, опираясь на нее. Старческая исхудалая рука лежала на шее внучки, ставшей теперь высокой, красивой девушкой. Костлявые пальцы крепко держались за плечо Ситы. Правая рука старушки опиралась на палку, когда-то принадлежавшую ее покойному мужу. Так, шаг за шагом, вспоминая о тех, кто был сейчас в Джен-Кедже или же «далеко за морями, в Дакаре», Сита, и нам Алайя медленно шли к месту, где Айао задумал выстроить школу.
Спустя несколько недель после отъезда детей Киланко высадил вокруг участка Айао, вымощенного камнями, саженцы деревьев, которые он сам выкопал и принес сюда, потратив на это целый день. Деревья разрослись и загородили участок плотной стеной. Кое-где между камнями уже пробивалась трава. Чтобы она не слишком разрасталась, Киланко, Селики, Сита, подрастающий Мумуни, а иногда и Анату вырывали ее время от времени. Нам Алайя долго смотрела на камни, и ей казалось, что она слышит чей-то шепот, потом нежный детский голосок затянул какую-то песенку, а какую, нам Алайя не знала, хотя хранила в своей памяти множество сказок и легенд... Лицо ее вдруг сморщилось, легкая дрожь пробежала по телу. Слабым, чуть слышным голосом она сказала Сите:
— Я, конечно, уже не увижу этот «большой дом для детей», который построит в Югуру мой Малышка.
— Да что ты! Ты обязательно увидишь его.
— Зачем так говорить, моя девочка? Я ведь не могу быть вечной, как гора Югуруна.
— Да, конечно, но в последнее время ты слишком часто думаешь о смерти. А нам бы хотелось, чтобы ты всегда была с нами.
— Ох, уж кто больше других огорчится, не увидев меня, так это мой Малышка.
— Перестань, нам! — воскликнула Сита.
— Твой отец сказал, что в этом году Айао не приедет сюда на каникулы: он собирается в Абеокуту́, а потом в Агабадайги.
— Да, но он приедет на следующий год.
— Меня тогда уже не будет на свете. Я уйду к своему мужу, — сказала она спокойно, но на этот раз совершенно уверенно.
Сита едва сдерживала слезы.
— Пора возвращаться. Я очень довольна, что посмотрела на место будущего «большого дома в Югуру». Ты передашь моему Малышке, что я побывала на его участке... Боже, как бы мне хотелось стать снова ребенком или же жить еще так долго, чтобы успеть поучиться в школе моего Малышки!
Сита, проглотив слюну, ощутила во рту соленый вкус слез. Они комком подкатывались к горлу. Медленно ступая, впервые почувствовав, как тяжело старая бабушка опиралась на ее плечо, она довела ее до дому.
А через три месяца после этой прогулки однажды утром нам Алайя не проснулась.
Она ушла спокойно, ничем не болея, никого не потревожив, так, как и хотела. «Чтобы никому не быть в тягость», как часто говорила она.
Нам Алайя, лежа одна в ночной темноте в своей хижине, рассказывала себе сказку, которую никто из ее внуков не слышал, хотя ей очень бы хотелось, чтобы они ее узнали. Сказка кончалась словами: «Тогда старая столетняя бабушка, с белыми как лунь волосами, взяла палку, обернула вокруг себя свою пань и медленно двинулась в путь. Она шла все дальше и дальше, через гору, через реку, за море — туда, откуда ей не суждено вернуться, потому что ее позвал к себе бог Шембелебе. Увидев его, она опустилась на колени, поцеловала ноги бога и прошептала: «О всевышний, вот и я, твоя служанка. Час пробил, ты позвал меня, и я пришла, счастливая от того, что жила на свете». Произнеся эти слова, нам Алайя умерла.
Это случилось примерно за две недели до больших каникул. Сита хотела написать письмо в город, но отец сказал ей: