Каждое из писем, которые два раза в неделю в течение двух месяцев Айао посылал Сите, — она читала их родителям в кругу братьев и сестер — было насыщено тонкими замечаниями, вопросами, подробными описаниями людей и их нравов. Однажды Айао услышал английское выражение good husbandry, что означает «хорошее ведение хозяйства, умелое управление», и невольно вспомнил отца.
В этом выражении, словно в зеркале, отразилась вся жизнь Киланко. Именно к этому стремился его отец как в домашней жизни, так и во всем, что касалось его хозяйства. Находясь более чем за тысячу километров от Югуру, Айао почувствовал прилив гордости за отца, и это чувство наполнило его огромной радостью.
«Как он, человек необразованный, который без меня и без Ситы не знал бы ни одного французского слова, смог достичь всего этого? Отец, ты необыкновенный человек, и мне бы хотелось быть похожим на тебя, когда я открою свою школу».
«Прежде ты должен много и упорно учиться, мой мальчик», — подсказал ему какой-то внутренний голос.
«Знаю. Именно это я и делаю».
«Зачем тебе понадобилась школа в Югуру?» — продолжал все тот же внутренний голос.
«Я не хочу больше, чтобы дети моей деревни ходили каждый день в школу за двенадцать километров. Туда и обратно— это более двадцати километров».
«Двадцать километров — да это же пустяк для маленьких африканцев!»
«Конечно, но зачем такая трата времени?»
«У нас в Африке его вполне достаточно...»
«Но нужно из него извлечь как можно больше пользы».
«Ты смешишь меня, Малышка».
«Ты разве не веришь, что даже взрослые люди нуждаются в образовании?»
«А зачем?»
«Затем, что, научившись читать, писать и понимать белых людей без переводчика, наши старые родители, бабушки и дедушки, все наши крестьяне будут чувствовать себя увереннее и жизнь у них будет лучше, потому что они полнее смогут воспользоваться благами цивилизации».
«О, Айао, хочешь, я скажу тебе правду?»
«Я не боюсь правды, даже самой неприятной».
«Так вот, ты рассуждаешь, как все белые люди, даже хуже: как неискренние белые. В тебе не осталось ничего от крестьянского мальчика с его здоровыми и естественными понятиями. Школа тебя перекроила по своему образу .и подобию, и из тебя вышел стандартный современный молодой человек».
«Ты хочешь сказать, что я ничем не отличаюсь от моих сверстников?»
«Абсолютно ничем».
«Ты преувеличиваешь. Нам Алайя говорит, что никто ничего не придумывает заново. Нам кажется, что мы создаем новое, а на самом деле все старо, как мир, и мы только повторяем сделанное до нас. По ее словам, своеобразие — это сам человек и его характер. Я не совсем согласен с ней...»
«Ты даже оспариваешь истины твоей бабушки!»
«Она согласна со мной в том, что в Югуру должна быть школа. От нее я узнал много древних мудростей, и я буду всю жизнь руководствоваться ее наставлениями...»
И тут Айао опомнился. В этот момент они находились в школе в Сурулере́, куда их пригласили незадолго до отъезда из Нигерии. Задумавшись, он почти не слышал, как учитель школы говорил, что он очень рад видеть у себя молодых африканцев, которые, не ограничиваясь знаниями французского языка, изучают еще и английский. Осматривая школу, Айао невольно представил себе, как будет выглядеть его школа у подножия горы Югуруны.
47. ПАМЯТЬ О НАМ АЛАЙЕ
Когда за месяц до начала занятий Айао вернулся в Джен-Кедже, он был очень удивлен, увидев дядю, тетю и всю свою родню в трауре. Почувствовав, неладное, он спросил, в чем дело.
— Умерла нам Алайя, — ответил ему Экуэффи.
Не в силах задать ни одного вопроса, Айао горько заплакал, словно непоправимая беда случилась с ним самим. Он плакал несколько часов подряд и был в таком отчаянии, что казалось, никогда уже больше не появится улыбка на его красивом лице, никогда не засияет она в его больших умных и лукавых глазах.
— Когда же это случилось?.. — спросил он наконец спустя несколько часов.
Ему сказали всю правду. Рассердившись, он схватил чемодан и тут же отправился в Югуру. Никто не смог его отговорить... Он ехал всю ночь, спал в лодке, и на рассвете, с первыми лучами восходящего, ярко-красного солнца, когда петухи своим пением начали будить всех вокруг, Айао прибыл в родные края. Повинуясь какому-то внутреннему велению, он направился в глубь двора. Там росла дикая смоковница, в тени которой нам Алайя любила отдыхать в своем старом шезлонге. Бабушка неоднократно вы-