— Как? — заинтересовался Айао.
— Очень просто: все, что тебе будет нужно для твоей школы, я постараюсь во что бы то ни стало достать.
— Сейчас или несколько позже?
— Когда захотите, молодой человек.
— Ловлю вас на слове.
— Ну что ж!
— Об этом мы поговорим с вами потом... когда я закончу свою учебу.
— Надеюсь, что к тому времени я еще буду в Джен-Кедже или, вернее, мне бы хотелось дожить до этого времени.
— Вы будете жить долго, как наша бабушка, — сказал Айао, и господин Бернарди рассмеялся.
49. СОМНЕНИЯ АЙАО
В этот свой приезд Айао только и сделал, что выполол траву, проросшую кое-где среди камней его «владения», вокруг которого деревья разрастались все гуще и пышнее. К тому же идея, неотступно преследовавшая его в течение последних трех лет, показалась ему вдруг во время этих каникул нелепой и неосуществимой. А ирония, которую он почувствовал в словах Бураймы, студента-медика, учившегося в Дакаре, чуть было совсем не положила конец его планам. «Тебя увлекло красноречие молодого учителя... Не завидую тебе. Когда я был в твоем возрасте, мне приходила в голову мысль жениться на девушке из нашего народа, тогда бы я врос в свою землю, как гора Югуруна. Может быть, тебе больше повезет там, где споткнулся я... Анату, должно быть, сейчас очень красива».
Айао не было никакого дела ни до Анату с ее красотой и тем более до насмешек Бураймы. Его гораздо больше взволновали слова Ситы, когда она сказала ему, что почувствовала ревность со стороны старого Джамарека, узнавшего о намерениях Айао создать школу в Югуру. «Школа по инициативе господина Айао Киланко? Значит, та, которую я возглавляю вот уже двадцать два года в Афежу, показалась ему слишком маленькой? А педагогика устарев-
шей? Но как господин Айао Киланко мыслит создать учебное заведение, если он еще сам не закончил учебу и не знает, куда его потом назначат?» — сказал Джамарек, ставший к тому времени противником всего нового.
Эти слова, передаваемые из уст в уста, дошли до Ситы, и она сказала об этом своему брату. Юноша расстроился, потому что он всегда относился к директору школы с уважением и восхищался им. Теперь он предстал пред ним в виде старого ревнивого педагога, недоброжелательно относящегося не только к тому, что молодым приходится уступать дорогу, но и к самой мысли о любом нововведении, способном сломить рутину в преподавании. Любому бывшему ученику, вздумавшему посидеть сейчас на уроке Джамарека, показались бы смешными его устарелые методы обучения. С самого начала у этого ученика появилось бы чувство, что он слышит словно записанный на магнитофонную ленту, без всяких изменений, вплоть до запятой, старый, знакомый ему наизусть припев. Единственно, в чем он уловил бы разницу, так это в интонациях голоса своего преподавателя, который теперь дышал тяжелее, чем двадцать, пятнадцать и даже пять лет тому назад. Лалейе, последний школьный учитель Айао в Афежу, понимал, что было устаревшим в методике Джамарека. И время от времени очень осторожно старался внести в нее поправки, даже нововведения, если считал, что это может принести пользу.
— Во имя верности бабушке, мне нужно увидеться с господином Лалейе. Если моя идея покажется ему химерой, я отступлюсь от нее и ограничусь тем, что создам для детей и взрослых курсы по ликвидации безграмотности и буду проводить их вечерами и по четвергам, когда в школе нет занятий. Если же он одобрит ее и поддержит меня, я объявлю войну Джамареку, — сказал Айао Сите.
Спустя некоторое время он написал Лалейе, проводившему свой отпуск в Икпе́не, длинное письмо, которое заканчивалось словами: «Я был бы счастлив, если бы вы мне позволили навестить вас в Икпене. Потом мне придется вернуться в Джен-Кедже для окончания учебы, с тем чтобы в следующем году поехать учиться дальше в Сенегал».
Но он так и не получил ответа от Лалейе и вынужден был покинуть Югуру с чувством растерянности, разочарования и досады.
И вот учебный год закончился. В течение первых двух семестров Айао сумел проработать все основные, предусмотренные программой, произведения по литературе, истории, географии и другим предметам. Теперь ему не нужно было, как многим другим, сидеть часами, обложившись грудами книг, или подолгу ходить из конца в конец широкого двора педагогического училища, уткнувшись носом в учебник.
Здание училища занимало более двух гектаров и было обнесено железобетонной стеной высотой в полтора метра. За три года до приезда Айао однажды глубокой ночью какой-то студент, то ли лунатик, то ли влюбленный, перелез через эту стену и, упав плашмя, словно лягушка, по другую ее сторону, сломал себе обе ноги. После этого над стеной натянули колючую проволоку. Кусты боярышника, посаженные внутри двора, вдоль стены, разрослись. Их постоянно подрезали, и они стали настолько густыми, что совершенно скрывали стену, словно умышленно держа учащихся от нее на расстоянии. Теперь те больше и не думали к ней приближаться. Огромные фламбуаяны цвели почти круглый год яркими цветами и покрывали своей тенью весь двор. Под их сенью учащиеся собирались маленькими группами, чтобы повторить уроки или обсудить прочитанные ими в местных газетах статьи. Некоторые из студентов упражнялись на турнике или на кольцах и брусьях. Другие, тренируясь, бегали вдоль стены. А были и такие, которые, сидя на подоконниках в классных или же спальных комнатах, читали. Словом, это был очень уютный уголок. Здесь никогда не было слишком жарко из-за деревьев с их пышной листвой и близости океана, от которого временами доносился шум прибоя.