Лалейе показалось, будто его ударили дубинкой по голове.
Но, будучи не из тех людей, которые подливают масло в огонь, он, мягко положив руку на плечо юноши, выразил ему сожаление по поводу того, что причинил столько неприятностей и так плохо истолковал его мысли.
— Я обещаю тебе, что никто больше не коснется твоей мечты. Сита станет моей женой, потому что мы любим друг друга. Ваши родители считают меня уже членом своей семьи. Но ничто, можешь быть уверен, не помешает Сите быть такой же полноценной и такой же любящей помощницей, какой она всегда была для тебя.
Айао почувствовал волнение в голосе своего прежнего учителя, и в первый раз радостная улыбка засветилась в его глазах, когда он посмотрел на Лалейе.
— Мне бы не хотелось, — продолжал учитель, — женившись на Сите, быть чужим человеком, из-за которого будут возникать всякие недоразумения, даже ссоры в такой дружной семье, как ваша.
— Вы не чужой человек, Лалейе, — ответил ему Айао, протягивая руку.
— Решено: школа будет, и мы назовем ее «Нам Алайя»! — сказал Лалейе в ответ на этот жест — знак примирения и дружбы.
— От вас невозможно ничего скрыть. Пусть будет школа «Нам Алайя», — ответил ему Айао.
Так и стала называться школа в Югуру, где местные крестьяне, взрослые и дети, обучались грамоте. Айао, Лалейе и Сита — скоро ставшая сама матерью многочисленного семейства, — посвятили школе всю свою жизнь.
Послесловие
Автор этой истории об африканском мальчике Олимп Бели-Кенум, который написал также несколько романов для взрослых, родился в 1928 году в западноафриканской стране Дагомее, в ту пору французской колонии; с 1 августа 1960 года его страна стала независимым государством и ныне называется Республикой Бенин. Писатель в течение многих лет живет в Париже, занимаясь в международной организации ЮНЕСКО вопросами образования и культуры африканских стран.
В основу его книги легли впечатления детства. Автор нигде особо не упоминает о том, что речь в ней идет о колониальных временах, но об этом можно догадаться по некоторым приметам. Вспомним хотя бы, что инспектор Непот, европеец, который выступает на суде свидетелем у африканца Киланко, вызывает изумление присутствующих. Такое могло быть только в эпоху колониального господства, когда французские служащие, жившие в Африке, смотрели на африканцев как на людей невежественных и не равных себе, а дружба европейца и африканцев была совсем редким явлением. Еще одно красноречивое свидетельство того, в какие годы происходит действие, мы находим в описаниях жизни школьников, которым учителя запрещают говорить даже между собой на родном, африканском языке, требуя, чтобы они быстрее учили французский. В свое время об этом положении в колонизованных странах Африки с гневом писал в романе «Клембье» (1956) Бернар Дадьё, известный литератор другой западноафриканской страны — Берег Слоновой Кости.
Но Бели-Кенум рассказывает о том же гораздо мягче, он описывает порядки колониальной школы, не давая им прямой оценки. Говоря об отношениях европейцев и африканцев в колониальную эпоху, Бели-Кенум тоже воздерживается от резкого обличения: он только раз вскользь упоминает о европейце, который был груб с африканскими ребятишками, но потом осознал свою неправоту и совершенно изменился. Все дело тут в том, что для писателей независимой Африки разоблачение колониальных порядков, ушедших в прошлое, — это лишь одна из задач, хотя и очень важная.
Вместе с тем из книги Бели-Кенума ясно, что систему образования в Африке надо перестроить. В самом деле, обучение в школе, которую описывает автор, ведется по французским программам, так как колонизаторы утверждали, что африканцы не создали никаких культурных ценностей и должны воспринять их от европейцев. Достаточно вспомнить хотя бы такой эпизод: ученики перед экзаменом должны заучить массу имен французских писателей, которых никогда не читали. Вместо истории своей страны дети узнают историю Франции, и им внушают, что их предками были «голубоглазые галлы» (это была одна из самых нелепых выдумок колонизаторов, считавших, что школа должна сделать юных африканцев «французами во всем, кроме цвета кожи»),