«Киста? — мелькает мысль в голове. — Это же пузырь. С греческого — пузырь. Значит, у неё внутри пузырь. Опухоль в горле. Пузырь…»
Слово, казалось, заполняет мое сознание целиком. Пузырь.
Этот «пузырь» внутри неё, и он не должен там быть.
Я бросаю взгляд на мыльные пузыри, ещё плавающие в воздухе вокруг. Кто здесь Разрушитель пузырей? Конечно, я. Разве не я уничтожил их сотни, тысячи?
Но сейчас… Лекарь пытается спасти Ксюню. Его лицо перекошено от усилий, но у него не получается. Как такое возможно? Исцеление заблокировано? Но когда получится? Её лицо уже почти синее. Время уходит.
Я Разрушитель! Я уничтожил больше пузырей, чем кто-либо ещё! Неужели я отступлю перед этим⁈
Действовать. Надо действовать.
Но как? Она слишком далеко, я не могу до неё дотянуться. Мои руки короткие, мои ноги ещё не ходят. Я просто… грёбаный карапуз!
Моя магия? Она тоже пока бесполезна, радиус слишком мал. Но я Разрушитель, я должен что-то придумать!
Адреналин стучит в моей голове, руки сжимаются в крошечные кулачки. Я смотрю на неё, на её лицо, и чувствую, как внутри поднимается что-то горячее. Это решимость.
Если взрослые не справятся, это сделаю я.
Мой взгляд падает на горло Ксюни. Там пузырь. Красная опухоль перекрывает ей дыхание.
Хел меня дери! Я взорву эту дрянь!
Я делаю глубокий вдох, сосредотачиваюсь и, нарочно пошатнувшись, падаю на пол.
— Кха-кха! — хриплю я, издавая сиплые, прерывистые звуки, как только могу.
Мама тут же оборачивается. Её лицо мгновенно меняется: еще больший ужас расползается по нему, глаза широко распахнуты.
— Мой сыночек! Слава! — кричит она в панике, бросаясь ко мне. — Слава тоже не дышит!
Лекарь, выпрямившись, резко поворачивается в мою сторону.
— Быстро! На стол! — приказывает он, крутя головой.
Мама хватает меня, прижимает к себе и кладёт рядом с Ксюней. Но как только меня укладывают на стол, я сразу переворачиваюсь на живот. Мои руки, хоть и слабые, резко отталкивают её.
— Слава⁈ Что ты делаешь? — мамин голос дрожит от шока, но я не обращаю внимания. Сейчас мне не до женщин.
Рывком я подползаю к Ксюне. Усилие даётся с трудом, каждое движение словно высасывает из меня силы. Мне сразу хочется спать. О, это младенческое тело! Особенно после недавнего обеда.
Но я не могу позволить себе уснуть. Если я закрою глаза сейчас, Ксюни может уже не быть рядом, когда я их открою.
Подползая ближе, я вижу её раскрытый рот и глаза, полные боли. Но глаза игнорирую. Там, в горле, красная опухоль перекрывает весь проход. Это моя цель.
— Бах… — шепчу я, напрягаясь изо всех сил.
Моя воля концентрируется в одном импульсе, и в следующий миг пузырь взрывается.
Нет, «взрыв» — это слишком громкое слово. Скорее, я просто протыкаю его своей силой.
Моя Атрибутика Разрушения делает своё дело, ибо этот пузырь недостоин существовать.
И Ксюня резко вздыхает. Её грудь вздымается, а лицо, ещё мгновение назад синеватое, тут же заливается громким криком. Она снова может дышать.
Поток крови вырывается из её рта, забрызгивая стол. Алые брызни летят во все стороны.
Лекарь в шоке. Кровь окатывает его лицо, но он даже не отходит, просто хлопает глазами.
Служанка вскрикивает, её руки вцепляются в передник.
— Работай, Мефодий! — рычит мама, и, очнувшись, лекарь начинает заживлять рану. Его руки светятся магией, запечатывая края повреждённой ткани.
— Что с Ксюней⁈ — параллельно вопрошает мама.
Я лежу рядом, обессиленный. Мир становится всё более расплывчатым, будто кто-то гасит свет. Я вырубаюсь.
Но прежде чем сознание окончательно покидает меня, я слышу голос толстяка-лекаря:
— Он её спас… Княжич спас девочку.
Глава 3
Проснулся я внезапно. Такое бывает, когда душу терзают дурные сны или кто-то из близких пытается по-тихому подсунуть градусник под подмышку. Я же пришёл в себя, как будто кто-то дал мне команду: «Встать!». Открыв глаза, я понял, проспал два дня.
Нет, это я не почувствовал каким-то мистическим образом — календарь на стене сдал. Красный кружочек, которым служанка отмечала дни, передвинулся на две ячейки.
Мама, увидев, что ее любимый сынуля очнулся, облегчённо выдохнула. У неё этот вздох был с двойным эффектом: и нервное напряжение уходит, и от усталости глаза слезятся. Она, видимо, всё это время из комнаты не выходила, караулила, как будто я мог взять и передумать просыпаться.
По соседству раздался звонкий, переливчатый детский смех. Ксюня вовсю играла с мягким зайцем, которого называла «Кай». Ее счастье было заразительным, хотя я, честно говоря, никак не мог понять, что такого увлекательного в этом плюшевом недоразумении. Уродливый же заяц. Таких не бывает.