Однако внутри, глубоко в центре моего существа, есть нечто. Маленькое ядро, не больше семечки. Оно твёрдое, надёжное, спрятанное за странной, словно кристальной скорлупой.
Это ядро — моя сила. Я держусь за него, как за последний оплот. Еще придет его время.
Когда-то я мог творить невообразимое для других людей. Времена, когда границы подвластного казались иллюзией, остались в прошлом. Сейчас мой мир — это пелёнки, влажные и пахнущие молоком. Организм сам решает, когда пора по-большому, а моя роль сводится лишь к тому, чтобы завопить изо всех сил, требуя внимания.
К счастью, со временем что-то начало меняться. Я стал узнавать и запоминать окружающих. Первым в этом новом мире я узнал её — свою новую мать. Её лицо, голос, прикосновения. Они стали для меня чем-то знакомым, почти утешительным. А еще мама у меня красивая, что радует.
Кроме неё, постепенно я начал различать других. Служанки мелькали вокруг, заботясь о доме, а вместе с ними — воины. Их здесь называли дружинниками, хотя, скорее всего, это были хирдманны. Стражи, охранявшие дом и мою новую семью.
Каждый день я наблюдал за ними, учился, запоминал.
Говорить я, понятно, не мог. Речь оставалась для меня недостижимой вершиной, но язык местных был мне знаком. Русский, язык русичей, не казался чужим. Слова вроде «авось», «зела», «беречь» или «жбан» отзывались слабым эхом где-то в глубинах моего разума, пробуждая смутные обрывки воспоминаний. Когда-то я владел множеством языков, свободно лавировал между наречиями, как рыбак между камнями на стремнине. Но сейчас мой разум был слишком слаб, чтобы удерживать эти знания в полном объёме.
И всё же я чувствовал облегчение. Хел меня дери, да еще какое! Повезло что не родился каким-нибудь, ну не знаю, индусом. Русский мир, со своими традициями, укладом и речью, был мне очень близок. Моя прошлая мать тоже была русской…
День за днём я начинал видеть всё больше деталей в своём новом, удивительно ограниченном мире. Некий интерес вызывал сосед, обитавший со мной на одной кровати через низенькую перегородку. Ещё один младенец. Кто это — мальчик или девочка? Сказать сложно, да и как бы всё равно.
Пока я сам старательно пытался освоить азы младенческой науки — ну, например, научиться гулить. Надо же с чего-то начинать. Мой сосед — или соседка? — напротив, казался куда менее амбициозным. Всё, на что его хватало, — это таращиться на меня круглыми глазами и хлопать длиннющими ресничками.
Но однажды произошло нечто, что заставило меня взять себя в руки. Усилия пришлось утроить. Очередной, на вид такой же серый день внезапно ожил, когда с улицы раздался звериный рёв. Глубокий, мощный, с таким басом, что воздух в комнате завибрировал. Мой сосед тут же перешёл на режим тревоги — истошно заплакал, так что закладывало уши.
Я, напротив, лишь повернул голову к окну. Да, я уже мог это делать. Маленькая, но гордая победа. Моё внимание привлекли вспышки за тонкой тканью занавесок. Яркие, разноцветные, они полыхали, как праздничный фейерверк. Но это был не праздник. Это были фаерболы. Или огнешары, на местном наречии.
Снаружи бушевала магическая буря, вихри магии метались в воздухе, словно мир решил поиграть в смертельные гонки. Я смотрел на это зрелище широко распахнутыми глазами, стараясь запомнить каждую вспышку. Невольно подумал: «Хел! Вот оно, настоящее веселье. И почему я лежу тут, почему я не там?»
Потому что я неподвижный младенец, вот почему.
Несколько секунд — и всё стихло. Рёв исчез, вспышки погасли, за окном воцарилась привычная, обманчивая тишина. Но этого короткого зрелища мне хватило, чтобы понять главное: магия в этом местечке активно используется.
В комнату влетела мать. Лицо встревоженное, руки — мягкие, тёплые, уверенные. Она прижала нас с соседом к себе, обнажила грудь и начала кормить, наполняя комнату тихими, ласковыми словами. Её голос был тёплым, убаюкивающим, словно самими звуками можно было разогнать тревогу.
По крайней мере, ей так казалось.
Но не мне.
Эти несколько секунд открыли передо мной неприятную истину. Да, магия здесь повсюду. Но ещё я понял, насколько ненавистно мне это чувство — быть беспомощным. Оказаться в центре опасности и не иметь возможности защитить себя или тех, кто рядом.
Я посмотрел на мать. Эта женщина, что стала моей новой защитницей. На соседнего младенца, который, похоже, был моим братом или сестрой. Хел грызи мои кости! Это я должен их защищать! Я!
И это злило. Нет, это бесило. Великий генерал, повелитель целых армий — и сейчас я беспомощный ребёнок, которого защищает женщина.