Чувство гордости и необыкновенного счастья переполняло приятелей. Они высокомерно поглядывали на взрослых, проходивших мимо них с озабоченными лицами. Эти взрослые люди не понимали, как прекрасна жизнь и сколько в ней таится неведомых чудес.
На заборах были расклеены афиши. Возле афиш толпились мужчины и женщины, обмениваясь горькими словами.
Это был приказ о мобилизации.
Подходя к кладбищу, ребята услышали грохот разбираемого железа. Недоумевая, они сначала остановились, потом бросились бежать вперед. Добежав до забора, отодвинули доску, пролезли внутрь.
На кладбище стоял дымящийся паровоз, запряженный в длинную вереницу открытых платформ. Грязные, засаленные люди шумно грузили на платформы части разбитого «Атланта».
Все кончено. Все погибло.
Ребята возвращались с кладбища, подавленные горем.
Небо, покрытое черными, грязными тучами, роняло холодные капли. На станции кричали паровозы. С пустыря доносились глухие удары молота и визг раздираемого железа.
Шли молча.
Деев остановился и сказал, задумчиво моргая своими белесыми ресницами:
— Выходит, деньги я зря потратил, да?
Костя швырнул ему пакет с пряниками и крикнул:
— На вот, бери обратно!
Деев присел на корточки и стал бережно собирать с земли рассыпавшиеся пряники.
Костя спросил:
— Может, вернуться, дать ему как следует?
— Не надо, — тихо сказал Борис.
Потом он поднял голову, чтобы на лицо падал дождь, — от этого не видно было слез, — и произнес громко:
— Все равно сделаю! Умру, а сделаю!
Костя высморкался и сказал:
— А я за тобой хоть в воду.
Дома на Бориса никто не обратил внимания. Отец ходил по комнате, комкал в руках газету, лицо его было угрюмо.
Царское правительство объявило войну Германии. Для войны нужны снаряды, снарядов не было, и поэтому так поспешно на кладбище ломали паровозы.
Борис смотрел на отца и не понимал, что его могло так расстроить и разве есть что-нибудь тяжелее того горя, которое сейчас постигло Бориса.
Закрывая глаза, он видел страшные обломки «Атланта», слышал жалобный звон железа.
Ночью Борис проснулся. Было душно, и тело его горело. У постели стоял отец, держа в руке термометр. Повернувшись к матери, он тихо сказал:
— Тридцать девять и две. Нужно позвать доктора.
Борис проболел три недели.
После болезни его долго еще не выпускали на улицу. Бледный, худой, с провалившимися, окруженными тенью глазами, забравшись в укромный угол комнаты, скорчившись, припав подбородком к коленям и обхватив колени руками, он сидел так часами, и только с трудом удавалось вывести его из этого оцепенения.
Думам о погибшем «Атланте», Борис увлекался и незаметно начинал мечтать о какой-то необыкновенной, волшебной машине. Она сверкала и щелкала колесами, двигала сотнями изящных лаково-стальных рычагов, была легкой, как аэроплан, сухощавой, как велосипед, сильной, как паровоз, понятной, как швейная машина.
Он вступал в битвы, и машина защищала его. Он летал, и машина прозрачно трепетала крыльями. Он мчался через бесконечные пространства, оставляя за собой голубые стреляющие клубы дыма.
Он путешествовал по горам, и машина, снабженная суставчатыми, как у паука, ногами, карабкалась вместе с ним через хребты и перевалы.
Он опускался на дно океана, плыл там, глядя в круглое окно из толстого стекла, и видел, как веерообразными лопастями машина разгребала воду.
Он несся со скоростью пули сквозь облака, задыхаясь и замирая, и попадал на луну, воевал там с великанами-чудовищами, потом, победив их, возвращался обратно на землю и торжественно дарил людям луну. Он стал рассеянным, отвечал на вопросы невпопад, произносил непонятные фразы. Мать, замечая это, беспокоилась.
Как-то отец принес комплект журнала «Мир приключений». Там был напечатан роман Уэллса «Борьба миров».
Борис прочитывал страницу за страницей, пораженный.
О своих мечтах он никому не рассказывал, боялся — осмеют, грубо уничтожат, как уничтожили «Атлант». И вдруг писатель, взрослый человек, рассказывает свои мечты, и никто не находит в этом ничего смешного и плохого…
Борис записался в библиотеку и с жадностью погрузился в мир фантастических романов.
Отдавая себя во власть чужих и дерзких похождений, он не хотел оставаться пассивным участником их. Ему хотелось выдумывать самому.