Каждое утро люди били в колокола Ратуши, освящённые великим основателем деревни, тем самым ускоряя замедлившиеся за предыдущий день потоки энергии Жизни и поддерживая пламя костра — символа поддержки Аламира его подданным... Так говорят в таких деревнях, как эта — бедных и забитых жизнью, а значит более религиозных. На самом деле костёр — это эссенция Жизни в деревне, и он будет гореть, пока здесь остаётся хоть один человек, владеющий током. Колокол лишь усиливает пламя, но не играет никакой роли в его поддержании.
— И куда нам идти? — спросил я, разглядывая рынок. Такого шума в одном месте я не видел довольно давно, хоть и моя родная деревня побольше этой будет... была. Толпы людей со столпами пыли, которая взметается с постоянно снующими повозками; крики грузчиков и носильщиков в рабочих робах с тёмными лицами и узкими глазами; вон тут кто-то эликсиры разбил, отчего люди стали обходить это место за несколько метров, не забывая при этом морщиться; а здесь разбили какую-то вазу с дурнопахнущей жидкостью... И ведь никто не уберёт, эти социально-пассивные люди будут ждать, пока это всё само выветрится, непременно нарушив бивиферу. Всегда знал, что Главные площади в маленьких деревушках — тот ещё зоопарк.
— Напротив Ратуши и слева, — пробормотал Лингоши, а сам читал вывески книжных лавок, которые интеллигентно расположились по краям от внутреннего муравейника площади. Вид он имел на удивление виноватый, что бывало крайне редко.
Я лишь вздохнул. Дед в своём репертуаре — нам явно не нужно в эти книжные магазины, иначе мы просто пошли бы к ним сразу, а не встали бы у входа на площадь. Но эта его извечная страсть — любовь к местной литературе и особенно к мифам и легендам деревни — была просто-напросто неистребима. Причём она идёт с ним нога в ногу по своеобразному закону: чем старше и мудрее он становится, тем дряннее и пошлее становится почитаемая им литература. Я не берусь гадать, за что он хочет взяться в этом убогом месте, но ничего хорошего для моего обучения это не предвещает.
— Ну деда, давай не сейчас, пожалуйста, — протянул я.
— Какое обучение без подлежащего чтива... — услышал я неуверенный голос. Я было подумал, что вот он, мой момент силы, я могу его заставить делать то, что подобает, но тут услышал совсем другой тон:
— ...Так бы тебе сказал какой-нибудь другой старый пень, — коварно улыбнулся Лингоши и направился к первой же вывеске, обозначавшей место продажи книг. Я лишь покорно пошёл за ним.
— А в моём случае: какое обучение без подлежащего настроения? Позволю себе напомнить, что ты немало таки нашего времени потратил на того барахольщика. Моего времени. Возьму и я немного нашего.
— Но ведь ты можешь сначала отвести меня куда нужно, а потом идти, куда только захочешь, разве...
— Спокойно, Миншу, мы ненадолго. Разве тебе не интересно, в какие выдумки верит здешний люд? Мне вот очень...
— А мне не очень...
* * * * *
В небольшом полевом лагере досматривали сны гвардейцы, отдыхая от плодотворного вечера. Небольшая лесная поляна была сплошь усеяна синим мехом, словно диковинные звери отдыхали всем своим прайдом. Трое приближённых командиру гвардейцев охраняли его сон, пока пятеро других в небольшом отдалении посменно охраняли остальной отряд.
— Ну-с, Крон-Клеон, что скажешь нам о времени? — с напускной напыщенностью спросил один из телохранителей командира у другого, который сидел в задумчивости у костра и перебирал головёшки лезвием короткого меча.
Говорящий не боялся разбудить никого из спящих. Внутреннее чутьё у всех членов отряда было примерно одинакового диапазона, а сейчас воины чувствовали лишь спокойствие и безопасность. Разве что командир был более чувствительным, что во многих ситуациях лишь добавляло ему паранойи в глазах его подчинённых. В таком состоянии они могли спать безмятежно, но во сне навыки сознания притуплялись. Поэтому кто-то всегда обязан бодрствовать и быть чутким. В конце концов, такое чутье — это не панацея от всех напастей. Есть способы и его обойти.