Она выкрикивает последнее слово ему в лицо, и я вижу, как отец краснеет. Он крепко зажмуривается, потом широко открывает глаза.
– Заткни свой проклятый рот! – орет он, в свете лампы слюна разлетается мельчайшим дождем. – Заткнись. Заткнись. Заткнись!
– Ты ужасный человек, Джек! Питера разбудишь…
Отец с силой ударяет рукой по столешнице. Мать понимает, что зашла слишком далеко и вывела его из себя, снимает чайник с печки и наливает кофе в стоящую рядом кружку. Чайник продолжает осуждающе свистеть.
– Ты неудачник, – говорит она. – Как смеешь ты ругаться в моем доме? Поминать имя Господа всуе?
Он что-то бормочет. Возможно, «хватит», но я не могу разобрать слов. Я знаю, что он расстроен. Я никогда не видел его в таком состоянии. Его лицо окаменело, глаза похожи на черные жемчужины.
Мать подносит кружку с кофе к столу. Ее губы тонкие, как шнурок.
– Какой из тебя муж? – говорит она. – Ты даже не мужчина!
Он поворачивается, чтобы ответить, как раз в ту секунду, когда она ставит кофе на стол. Он выбивает локтем кружку из ее руки, и горячий кофе заливает его колени.
Отец кричит от боли и вскакивает на ноги. Стул с грохотом падает на пол, и мать пятится назад, подняв руки в мольбе. Перепуганная, она не перестает извиняться.
– Хватит, – говорит он.
Я наблюдаю за тем, как отец ловким и привычным жестом вскидывает ружье и с ужасающей легкостью взводит курок.
Мать пытается закрыться руками:
– Господи Иисусе!
Воздух содрогается от выстрела.
Мать отлетает назад, словно ее схватила невидимая рука Господа. Она с силой ударяется о печку. Дверца распахивается, и из нее вылетают угольки, словно горящие души грешников. Лампа слетает с крюка и падает на пол, пылающее масло разливается по половицам и попадает на стену. Огонь перепрыгивает на тонкие занавески.
Какое-то мгновение кажется, что время остановилось. Потом отец начинает выть.
– О, Сисси! – Он закрывает свой рот грязной рукой, а в комнате становится все светлее. – Черт побери, Сисси!
Он опускается на колени рядом с ней и всхлипывает.
Горячая жидкость стекает у меня по ноге, я опускаю глаза и вижу лужу на полу. Когда я снова смотрю в щель, отец опять сидит за столом.
Одна стена объята пламенем, черный дым собирается под потолком, словно грозовые облака.
Отец поворачивает голову к моей двери, и на мгновение наши глаза встречаются. Могу представить, что он сейчас видит. Осколок сына. Яркий глаз во тьме, свидетель его прегрешений.
Отец задерживает взгляд на мне. Я внимательно смотрю на него. Глаза, полные слез, и взъерошенные волосы. Всклокоченная борода. Лицо, мокрое от пота, красное от отблесков пламени. Он отворачивается и смотрит на мать.
Больше он на меня не взглянет.
Я хочу закричать и броситься к нему.
Зубы у меня стучат. Я начинаю стонать и не могу остановиться.
Я не могу шелохнуться. Не могу дышать.
Я могу только наблюдать.
Он медленно взводит курок винчестера – того самого, из которого он учил меня стрелять прошлым летом, – и зажимает приклад между коленей. Тусклое дуло упирается ему в подбородок.
Во мне что-то просыпается, и в последний момент я закрываю глаза.
Этот выстрел звучит глуше, чем первый.
Отрывисто и тяжело дыша, я открываю дверь и дерзко осматриваю мизансцену.
На мгновение я вижу себя со стороны – худенькая тень в мокрых штанах и с залитым слезами лицом, дрожащая перед огнедышащим драконом.
Я вижу лишь смерть, кровь и пламя.
Весь мой мир объят огнем.
Часть Первая
Нас Много
1
Приют Св. Винсента
Округ Делавэр, Пенсильвания. 1905
– Питер, просыпайся.
Я открываю глаза и вижу знакомую обстановку.
Белые стены. Металлические кровати в два ряда. Выбеленный сосновый пол. Яркий слабый свет, струящийся из больших незанавешенных окон на восточной стене. Две большие арочные дубовые двери в дальнем конце комнаты закрыты. Над ними поблескивает отполированный железный крест, словно неусыпный страж. Всегда начеку.
Саймон трясет меня за плечо.
– Проснись. Тебе приснился кошмар.
Я сажусь и тру глаза. Почти все ребята спят. Значит, еще рано. Нет и шести.
– Я не сплю, – говорю я и легонько подталкиваю Саймона к его кровати.
Он смеется и садится на свой матрас, выглядывая в большое окно между нашими кроватями.
– Может, сегодня пойдет снег, – радостно говорит он, словно это хорошо.
– Слишком рано. – Я зеваю и потягиваюсь.
В спальне ледяной холод. Мой тонкий халат свернут в ногах. Я натягиваю его поверх шерстяной пижамы. Она мне давно мала и обнажает щиколотки и запястья. Я надеваю туфли и тоже смотрю в окно.