Грудь у вдовушки налитая, в моём неуёмном воображении уже и руку жжёт. Губки у шалуньи сами собой раскрываются.
Напрягся я, дышать совсем нечем!
Нескромных грёз на объёмную повесть разбудил, а ведь мне ничего не обещали, даже намёка не было на интимное свидание.
Незрелые юношеские фантазии, рождённые гормональным шоком.
Близости, ой как хочется!
С такой заманчивой, во всех отношениях свободной красоткой, думал я, хоть на край света готов переместиться.
Короче, у каждого своя сладкая сказка.
Но даже признаться в том, чего хочется, страшно: несколько романтических неудач на любовном счету уже имелось.
Никто из подружек несостоявшихся всерьёз не осрамил, обидного слова ни разу не сказали, а всё одно – боязно опростоволоситься: вдруг снова интимный прокол случится!
Перед такой женщиной совестно будет осрамиться.
Картинки в голове тем временем пришли в неистовое движение, заставляя напрягаться.
– Ты бы поцеловал меня, что ли... али совсем не нравлюсь! Мне ведь, любимочка, тоже ласки хочется. Забыла, как мужчинки к груди горячей прижимают. Вкус поцелуя с табачком ночами снится, дрожь во всём теле сладко-сладко пронзает.
Настя взяла меня за руки, в глаза заглянула. Хоть и темно на улице, но голубовато-оранжевый лунный свет позволил рассмотреть искорки желания в озорных глазах. Ноги между тем словно отбойный молоток дробь нетерпеливой дрожью выдают, сердце из груди выпрыгивает.
– Давно это было, – продолжала вдовица, – словно в другой жизни. А всего-то… год с небольшим минуло… как милёночка мово не стало. У нас ведь замечательная семья была. Ой, как любила я его! Любила, обмирала от каждого прикосновения. Прости… тебе ни к чему бабьи стоны выслушивать… только… некому больше поплакаться. Потерпи, родной. Я так по тебе скучала!
Растроганная неожиданной, но такой желанной близостью, женщина ласково водила рукой по моим волосам, жарко прижималась всем телом, вызывая томительное головокружение.
– Я бы и сейчас не решилась тебя позвать. Понравилось, как душевно ты отреагировал на моё пение. У тебя ведь слёзы в глазах стояли. Хорошего человека сразу видно. Не обижайся на слабость мою девичью: накопилось внутри… горечи, обиды... а на кого злиться-то, на медведя-лешака? Так мой муженек изрядно их брата за жизнь покрошил. Может, то ответ был от их звериного бога. Никто не знает: есть он, бог, или нет его.
Настя положила голову мне на грудь, отчего внутри, сначала похолодело, а следом начало бурно кипеть. Запахло чем-то замечательны:, необычным, сладким и одновременно терпким, многократно усиливающим желание близости.
Но сам прижать спутницу я так и не решился.
– Молятся люди, значит, верят, что есть тот бородатый мужик. Только мне он не помощник. Я ни во что не верю. Сомневаюсь, а всё одно не верю. Зайди ко мне, не отказывай вдовице в малой милости. Ты же молодой, горячий… глядишь, и я вблизи тебя отогреюсь малёхо. Целуй меня, тискай, чего угодно бери, не стесняйся. Тебе сегодня всё можно, что выдумать сумеешь. Я ведь вижу, мальчонка ты ещё… желторотый юнец. Оттого мне ещё слаще. Не обижайся, любый мой. Это совсем не обидно. Всему в этом мире свой срок. Видно твой только подходит. Пусть я буду первой, кто раскроет тебе эту сладкую тайну.
Я робел, стыдился неопытности, терялся откровенного бесстыдства её требовательных ласк, но целовался, с наслаждением исследовал сокровищницу того, что до сих пор оставалось для меня великой тайной.