Во всех видениях Алла Стебниц была какой-то воздушной, неземной.
Она конечно придет сегодня на речку и будет ждать. И, не дождавшись, обидится. Надо было хоть с Димкой записку послать. Впрочем, правильно сделал, что Димку не впутал в свои тайны. Зачем вызывать идиотские вопросы и насмешливые взгляды? Ведь ничего особенного не случилось. Подумаешь, проводил до калитки! Все мальчишки провожают девчонок и не делают из этого события. Тоже кусака! Чуть палец не оттяпала.
Он дотронулся до пальца, рассчитывая ощутить боль, но на нем не было никаких отметин. «Может, мне все это во сне привиделось?» — подумал Ромка и, спустившись с полки, стал смотреть на пробегающие мимо склады и многоэтажные кирпичные здания.
Утро в Ленинграде было пасмурным и каким-то унылосерым. Над темной водой Обводного канала поднимался неприятно пахнувший пар. На каменном мосту звенели трамваи, цокали копыта битюгов, тащивших тяжелые возы, рокотали моторы грузовиков. С другой стороны доносились паровозные гудки и какой-то неясный гул.
«Как в этом шуме живут! — думалось Ромке. — Тут и дышать-то нечем».
Они прошли с отцом в поликлинику железнодорожников.
В большой приемной уже сидело человек пятнадцать подростков. По их виду нетрудно было догадаться, что все они приезжие. Ни разу не одеванные куртки, рубахи и штаны на них топорщились.
Отец подвел Ромку к регистраторше. Та записала фамилию и велела ждать вызова.
Свободных кресел не оказалось. Громачевы подошли к подоконнику.
— Мне ждать некогда, — понизив голос, сказал отец. — Через полчаса дежурство. Как пройдешь осмотр, — не валандайся, уезжай. Провизионка при тебе?
— При мне, — пощупав карман, неохотно ответил Ромка. — Что ты все учишь? Маленький я, что ли?
— Большой конечно, — ухмыльнулся отец. — Вот тебе на пирожок и мороженое.
Дав сыну немного мелочи, он подхватил свой сундучок и поспешил в депо на дежурство.
Оставшись стоять у окна, Ромка из коридора разглядывал будущих соучеников. Все пареньки ждали вызова с чинными и постными физиономиями, словно они прибыли на похороны. Эти крепыши конечно не были тихонями, об этом говорили веснушчатые лица с облупленными носами, царапины, рубцы и выцветшие на солнце волосы.
В девятом часу стали появляться местные подростки. Они входили шумными группами, с регистраторшей вели себя развязно и спрашивали:
— А нельзя ли без очереди? Нам некогда, трамвай ждет.
— Вон, видите, люди с рассвета сидят. На ночных поездах прибыли, — принимая их шутки всерьез, сердито отвечала регистраторша.
— Да это какие-то хмыри! — поглядев на сидящих, посмеивались питерцы. — Скопские, что ли?
А приезжие, нахмурившись, отмалчивались. Они не решались вступать в словесную перепалку.
— Глухонемые, что ли? — недоумевал чернявый парнишка. — Молчат, как чучелы. И этот, будто мышь на крупу, надулся, — кивнул он в сторону Ромки.
Громачев, смерив его не то презрительным, не то соболезнующим взглядом, отвернулся.
— Смотрите, знаться не хочет, — удивился питерец. — Ах, вот почему! — словно догадавшись, воскликнул он. — У них кепочка новая!
Он взял с подоконника кепку Громачева, повертел ее на пальце и вдруг крикнул:
— Костька, лови!
Описывая дугу, кепка полетела к невысокому, плечистому парнишке. Тот не стал ловить ее руками, а подцепил носком ботинка, отфутболил третьему — кривоногому крепышу — и окликнул:
— Тюляляй… принять!
Ромка пытался перехватить кепку, но куда там! Парнишки с жонглерской ловкостью то левой, то правой ногами перебрасывали ее друг дружке. Заметно было, что питерцы, потешавшиеся над ними, сыгрались в одной футбольной команде. Не желая выглядеть смешным, Ромка пошел на хитрость: как бы утеряв интерес к кепке, он со скучающим видом стал рассматривать плакаты на стене, а затем, сделав неожиданный выпад, сорвал фасонистую мичманку с головы чернявого и, вертанув ее, поддал ногой.
Мичманка сверкнула лакированным козырьком, взлетела под потолок и, планируя, шлепнулась в лужицу около бака с водой.
Питерцы ахнули, видя этакое надругательство над мичманкой— вожделенной мечтой каждого парнишки. А хозяин ее сначала онемел. Сжав кулаки, он грозно надвинулся на обнаглевшего провинциала, толкнул его плечом и сквозь стиснутые зубы произнес:
— За порчу мичманки ты у меня схлопочешь! А ну… сейчас же поднять и отряхнуть!
Но Ромка и не подумал подчиниться заносчивому питерцу. Приготовясь к отпору, он с достоинством ответил:
— Сначала верни мою кепку. Не я, а ты начал хулиганить. А потом посмотрим, кто от кого схлопочет.