Тишина в литейке всполошила и главного механика — инженера Черновпадина. Он недолюбливал озорных бузоте-ров-литейщиков, гораздых на всякие проделки. Вбежав в цех, инженер спросил:
— Почему вентиляцию остановили? Забавляетесь, что ли?
Он включил рубильник, но, услышав грохот, остановил мотор.
— Хороши… отличились! — возмутился Черновпадин. — Столько хлопотали, денег кучу ухлопали на вентиляцию, а они в первый же день ее из строя вывели. Кто виновник?
— Никто, — спокойно ответил мастер. — Само как-то получилось. Полотенце на гвоздике у трубы висело… Тягой его утянуло. Видно, решетка крупновата.
— Почему полотенце у трубы висело? Его место у раковины, — накинулся на Пал Палыча Черновпадин. — За непорядок в цеху — выговор обеспечен! Я не потерплю разгильдяйства.
— Виноват, Федор Терентьевич, не учел силу тяги, — оправдывался мастер. — Даю слово… больше не повторится.
Литейщики онемели. «Вот так Пал Палыч! Только что отчитывал Маслюкова — и не выдал, на себя вину взял. Ну и ну! Свой мужик, с таким не пропадешь».
Восхищенно глядя на мастера, они не ввязывались в разговор, боясь неосторожным словом выдать Пал Палыча.
Когда рассерженный главный механик умчался к жестянщикам, Маслюков подошел к мастеру и, схватив его руку, принялся благодарно трясти ее.
— Спасибо… век не забуду.
— Ладно, чего там… со всяким бывает, — как бы смутился Пал Палыч. — Только сейчас же наведи порядок в цеху. Начальство может нагрянуть.
Мальчишки кинулись подбирать разбросанные инструменты, модели, литники и валявшиеся бумажки. Такого мастера нельзя было подводить.
Начальство в этот день в цеху не появилось. Пришли только монтажники. Они срезали с вентилятора порванное полотенце и выправили лопасти.
Через час вентилятор опять заработал.
— Сегодня формуйте аккуратно, — сказал Пал Палыч. — Все пойдет на заливку. Завтра запускаем «волчок».
На следующий день к общему шуму завода добавилось завывание форсунок «волчка».
В перерыве между обществоведением и математикой литейщики не стерпели и сбегали в цех взглянуть, как плавится металл.
Несмотря на вытяжную вентиляцию, цех заполнился сладковатым слоистым чадом. От «волчка» несло сухим зноем. Мастер и вагранщик, надев войлочные шляпы и синие очки, следили за плавкой.
Синие очки были и у Прохорова, но он неохотно давал их товарищам. В очках весь мир преображался — становился искристо-фиолетовым.
Заливка началась в четвертом часу. Тигли на талях специальными клещами вытащили из умолкшего «волчка» и поставили в гнездо железных «вилок». На разливку были назначены самые сильные ребята. Они накреняли над литниками опок тигли, а мастер и его помощник направляли струи и командовали.
Жидкий металл, прикасаясь к холодной формовочной земле, фыркал, разлетался огненными брызгами и уходил в глубь формы, заполнял ее. Когда в выпаре показались красный язычок и пламя, это означало, что форма заполнена. Тотчас раздавалась команда:
— Стоп! Переходи к следующей!
Когда кончились заливки, мастер снял очки, шляпу, вытер платком взмокшее лицо и, вытащив бутылку молока, принялся пить из горлышка. Ученики, глядя на него, невольно глотали слюну, их тоже мучила жажда.
Опорожнив бутылку, мастер ухмыльнулся и сказал:
— А ну, налетай на молоко! Мы — горячий цех, нам положено.
В ларе стояли два ящика с молоком. Расхватав по бутылке, литейщики, подражая Пал Палычу, принялись пить молоко прямо из горлышка. Со всех сторон понеслось бульканье и покряхтывание.
Лица у юношей были потными и закопченными. Но их носы и щеки потемнели не после игры в песочек, а от настоящей работы литейщиков. Сегодня они получили крещение огнем и клокочущим металлом. Многим не терпелось скорей увидеть в металле свое изделие. Мастер не разрешил разнимать опок.
— Успеете, пусть затвердеет.
Только минут через пятнадцать он сам поднял крайнюю опоку и вытряхнул из нее перегорелую, посеревшую землю. И все увидели уродца: толстую, обросшую наростами втулку.
— Слабовато земля утрамбована, — определил мастер. — Металл тяжелый, размыло. Чья работа?
— Моя, — едва слышно отозвался Тюляев.
Так были вскрыты одна за другой все опоки. Добрая половина отлитых изделий имела тот или иной брачок.
— Еще на третий разряд не тянете, — сказал мастер.
Вор
Громачев и Лапышев, прибыв вместе в общежитие, были удивлены странным видом Ходыря и Шмота. Парнишки сидели на койках и хмуро, с недружелюбием смотрели на самохинский сундучок, выдвинутый на середину комнаты.