* * *
После очередного перерыва "на обед" среди нас снова начали проявляться признаки активности.
Левка с тоской рассказывал, как по дороге к Мишке, стоял перед светофором, а дорогу переходили "такие девочки"!
- ... И откуда они только такие берутся?!
- Ты это риторически или я действительно должен тебе это объяснить? - ухмыльнулся Мишка.
Левка его уже не слышал:
- Представляете, ни одна, ни две, а поток, парни, поток! Эти топики, эти юбочки, эти шортики... Я сижу за рулем и думаю, на кой черт мне куда-то ехать? Вот ведь они, все здесь и каждая меня ждет! Ведь как они идут? Они нее просто идут, они завлекают! Как настоящие самочки перед...
- Остапа понесло... - Роберт закурил.
- Еще мелькнуло: их столько, а я один! Как же везде успеть?
- Ну, почему же один? Тебе Семен посильно помогает. Чем может, - Сашка подлил себе водки.
- Саша, про таких злых людей, как ты целое кино сняли. "Маросейка" называется, - Семен мрачно поднял рюмку и выпил.
Левка упорно гнул свое.
- И еще я подумал...
- Лева, ты сколько под светофором стоял? Пол суток, что ли? - въедливо спросил Вовка.
- Сколько надо, столько и стоял. У меня скорость мысли большая, не то, что у некоторых, - Лева зачерпнул салат и продолжил, - я подумал. Было мне двенадцать, я так на них смотрел, сейчас почти сорок и я так же на них смотрю. Парни, я старею, а этот поток молоденьких и спелых девчонок будет всегда!
- Шоу их называл старлетками. Его мучили те же мысли: Он стареет, а поток юных и свежих старлеток не иссякает.
И я вспомнил, что тоже читал, что-то такое, но никак не мог вспомнить название книги. Мои размышления прервал Сашка.
- Приезжает ко мне вчера мой брат, большой оригинал, и говорит: " Выпей со мной за горе моей жены". Вы поняли?
Мы задумались. Звучало, конечно, грубо, но для некоторых актуально.
- Это ж надо так человека довести, - вздохнул многострадальный Вовка.
Костик, все это время мирно спавший возле меня, вдруг встрепенулся и спросил:
- А это про что?
- Это про тещу, - отстранено пояснил Мишка.
Он мог позволить себе эту отстраненность, поскольку проблема эта его еще не коснулась.
Костик несколько минут думал, потом, что-то там в его мозгу перемкнуло, и он грузно двинул к телефону, маниакально твердя:
- Надо позвонить Светке...
Мы вчетвером повисли на его спине, а Роберт успел выключить и спрятать телефон.
- Костик, завтра ты поспишь, в душ сходишь, оденешься красиво...
- Цветов ей купишь...
- И маме ее...
Костик сопел и вертелся с нами на спине в широком коридоре. И тут мне стало смешно. Помните Балу, увешанного бандар - логами? Вот на что все это было похоже. Костика удалось усадить только с помощью весомого Вовчика. Мишка поспешно нагрузил его тарелку разной едой.
- Ты ешь, Костик, ешь. За океаном-то на одних концентратах жили? А тут Еда! Радость для желудка и удар по организму в целом...
- Кстати, а что ты за океаном делал? - спросил Сашка. - Мы же теперь, вроде, дружим. Фройндшафт и все такое...
Костик сразу как-то протрезвел и подтянулся.
- Что-то не припомню, чтобы мы когда-то хоть с кем-то дружили, - сухо сказал он.
- Не лезьте вы к нему, - сказал я и повернулся к Сашке, - мы же к тебе не пристаем с расспросами.
- "Мы же в нос к тебе не лезем, вот и ты не приставай", - с готовностью процитировал Левка.
- А ведь могли бы, - оживился Семен, - много вопросов накопилось.
- У Маросейки к тебе тоже много вопросов, - буднично заметил Сашка, разливая всем водки, - что-то мы снова все трезвые и злые. Давайте выпьем!
- Выпьем, - все потянулись к рюмкам.
Роберт поймал мой взгляд и кивнул на кабинет. Мы незаметно уединились.
В кабинете Роберт открыл бар и достал коньяк и рюмки.
- Куда ты положил папку? - спросил он, разливая коньяк.
- В верхний левый ящик, - выдохнул я.
- Прочитаю сразу, после их ухода. В понедельник улетаю.
- Надолго? - машинально спросил я о том, о чем не следовало.
Роберт пожал плечами.
- Как пойдет, - он поболтал коньяк в рюмке, - ты молодец, что решился. Надо быть очень смелым, чтобы писать в наше время.
Я вопросительно смотрел на него, он задумчиво смотрел на кубики льда в коньяке.
- Недавно я осознал, что все наши открытия об устройстве жизни уже сделаны. Мы не можем сказать ничего нового. Столкнувшись с той или иной ситуацией, нам остается лишь вспомнить, что сказал об этом кто-нибудь лет сто назад, согласно кивнуть и идти дальше, - его взгляд скользнул по книжным полкам, - иногда даже страшно становится.
"Тебе"?! - подумал я, не решившись воскликнуть. Что же тогда делать всем нам?
- Азимов, Бредбери, Стругацкие... Ты даже не представляешь насколько реально то, о чем они пишут... - он сделал большой глоток.
Я молчал. Что я мог ему сказать? Что Я мог сказать Роберту?!
Но он видимо чего-то ждал. Что-то он хотел от меня услышать.
- Я вижу жизнь со своей колокольни, - медленно начал я, - когда на меня накатывает, я понимаю, что не могу решить проблемы Мироздания и начинаю искать радости в малом. Радуюсь тому, что снова вернулся Костик, тому, что Светка его беременна и, даже если он однажды не вернется, у меня останется его ребенок, и я смогу о нем заботиться... Радуюсь Вовкиным неурочным звонкам и нашим сборищам... И вот этим разговорам, потому, что больше нигде и ни с кем так не поговорить...
Я перевел взгляд на Роберта. Он внимательно и серьезно слушал. Я знал, что утром все потеряет свой объем и значимость. Ему позвонит Аня и его хандру как рукой снимет. Но от того, что он слушал меня, голос у меня слегка сел.
- Иногда я почти заставляю себя смотреть на жизнь узко, не из Космоса. Иначе, совсем плохо.
- Да, ты прав, - медленно сказал Роберт.
Что-то его мучило. В отличие от нас всех, он видел жизнь совсем с другой стороны. Как-то раз у него сорвалось: "Как бы я хотел стоять на улице в очереди за огурцами и ничего не знать"! Он видел, ЧТО нам дано, и что МЫ со всем этим делаем. Каждое новое сообщение о новой войне причиняло ему почти физическую боль.
- Когда же они остановятся? Когда же они, наконец, все остановятся?! - едва сдерживая бессильную ярость, спросил он однажды.
Только что в "Новостях" показали танки на улицах Вифлеема, настроение было ужасное.
- Это же Святая земля... Неужели они не понимают? Когда они осознают, зачем мы здесь?! Что же мы со всем этим делаем?..
Его отчаяние захлестнуло меня, и горло сжал спазм. Разве не эти же мысли мучили меня? Сколько раз я задавался вопросом: чего ради рискует своей жизнью Коська? Над чем и ради чего вынужден работать Роберт? Какие катастрофы грозят Земле от этих экспериментов? Как он входит в свой дом и обнимает своих девчонок после того, что видел там? В каком дерьме варится наш Сашка, каждый день, видя изнаночную сторону жизни сильных мира сего? Какое наслаждение, должно быть, испытывает он, покрывая и консультируя Семена. Как Мишка сутки через сутки стоял у стола в своем гадюшнике не ради славы, а просто ради того, чтобы исцелять? Сколько осталось таких? Как Вовка смог в полном вакууме создать собственное подразделение в нашем разваленном коммунальном хозяйстве? И никогда у него в праздники не прорывают трубы, в домах проводятся регулярные проверки, его рабочие с гордостью носят особые спецовки, обращаются к клиентам на "вы" и соблюдают "сухой закон". Как он умудрился, выплачивая всем зарплату и все остальное, обустроить детские дворы на своей территории? Сначала, чтобы его девочкам было, где гулять, а потом к нему потянулись люди с соседних дворов и здороваются с ним за руку и называют: " Владимир Иванович"...
Нет не так все плохо. Пока есть такие Вовки, Сашки и Мишки есть надежда на то, что не все вокруг сволочи и, возможно, мы когда-нибудь из всего этого выберемся...
Наткнувшись на взгляд Роберта, я понял, что сказал все это вслух. Я крякнул и выпил.
- Да. "Пока живу - надеюсь", - он тоже допил коньяк, - пойдем к ребятам...