Похожим на лягушку насосом-помпой накачали баллоны воздухом, и они явились нашим взорам во всем своем конструктивном и техническом совершенстве: четырехметровой длины, до полуметра в диаметре, соразмерные во всех частях, напоминающие одновременно и грозные торпеды и небесные гондолы, и легкие-прелегкие, как пушинки, — одним пальцем отрывались от земли, и казалось, подтолкни их посильнее вверх и, подхваченные воздушным потоком, они понесут нас домой через леса и горы, через реки и озерные разливы по небу.
В строчную линию через равные расстояния на чехлах пришиты петли, к которым привязываются неошкуренные березовые жерди, и уже за эти жерди баллоны исподнизу пристегиваются к деревянной раме.
Рама сотворена не менее искусно. В самом деле, без единого гвоздика. Вынесли из лесу две еловых сушины, очистили их от сучков, ошкурили, вырубили на каждой по три глухих паза в форме ласточкиного хвоста и загнали в них три сухих поперечины — и рама готова. Сверху настелили из тонких сухостойных жердочек палубу.
В продольных бревнах вырублено еще по паре вертикальных пазов, в которые вставлены крепкие березовые рогатки — уключины для гребей. Вытесаны и сами греби.
И вот плот на воде. Для испытания его ходовых качеств и грузоподъемности все, как один, забрались на палубу и радуемся тому, что баллоны под нами заглубились не более чем на вершок и между водой и палубой воздушная подушка в целых три пясти. Через любые перекаты пронесет нас вместе с рюкзаками, не застрянет и не обсохнет на мели.
Еще больше радуемся и удивляемся ходовым качествам плота: поддается гребям, точно лодка. В считанные минуты сгоняли с одного берега на другой и обратно. Значит, и на тихой воде можно будет его пришпорить как следует. В сущности, это и были две лодки, соединенные рамой в катамаран.
Забегая вперед, скажу, что и в деле он показал себя хоть куда: легко протаскивался через хрящеватые перекаты и снимался с подводных корг, а когда налегали на греби, убыстрял свой бег настолько, что вокруг заостренных гондол завивались струистые усы. Облаченные в матерчатые чехлы баллоны с блеском выдержали испытания на прочность — ни одного прокола, пореза или иного повреждения. В Усть-Войкаре мы смыли с них собранные по дну реки ил и тину, просушили на солнышке и, не снимая чехлов, свернули в две небольшие скатки, весившие по восемь килограммов каждая. Не замечательно ли — шестнадцать килограммов несли на себе не менее тонны? И еще понесут, еще послужат верой и правдой. Что с ними сделается, спрятанными на зиму где-нибудь в стенном шкафу или на антресолях?
Когда плот был пришвартован к родному берегу, все бросились поздравлять Главного с окончанием строительства, успешным завершением испытаний. Обнимали, целовали, жали руку. Выпятив живот и вознеся украшенную шляпой голову, он горделиво ответствовал:
— А я такой!
Пожал ему руку и я, и мне он сказал внушительно:
— Я такой!
Черт возьми, я и сам такой! Захваченный делом, терпеть не могу, когда другие не захвачены и суются под руку с дурацкими советами и замечаниями; напротив, люблю, когда другие крутятся в работе еще скорее меня, а поперечного и безучастного, бывало, до седьмого пота загоняю туда-сюда, чтобы научить его единодушию в общем деле.
Но все же об этом человеке надо еще подумать.
Прежде чем погрузиться на плот и двинуться в обратный путь, мы порешили подняться на одну из вершин Главного Уральского хребта. Сумрачной трещиноватой стеной замыкал он под небесами горизонт в десяти верстах от лагеря. По вечерам каменная громада укрывала от наших взоров торжественные северные закаты. Лишь малой закраиной растекалась заря расплавленным тагильским металлом над выветренными вершинами да еще будто в изложницах клокотала багровокипящим огненным варевом в разломах и седловинах.
Зачем подниматься на вершину? — может, спросит кто-то. — А незачем! — отвечу.
Но не есть ли лучшая из целей — подвигать себя на трудности и лишения, не имея в виду никакой корысти. Часто в таких случаях бываешь нечаянно сторицей вознагражден, открывая в себе на вымотавшей силы вершине новые возможности и драгоценные клады, о коих даже не подозревал.