Деньги у меня оставались, и я обрадовался возможности хоть сколько-то сгладить впечатление о «пауках».
— Я вам дам, Потом вышлете.
Я вытащил из кармана бумажник, полез за своим и Максимыч, говоря при этом:
— Если у тебя не хватит, добавлю.
— Должно хватить, Гена.
Девушки смущенно зарделись, отказывались брать деньги, отмахивались, но на них дружно насела вся очередь, убеждая в том, что все мы — люди советские, одна семья и что всегда надо помогать друг другу и от такой помощи не следует отказываться, и девушки в конце концов сдались, уступили общему нажиму.
До отхода поездов времени оставалось вполне достаточно, чтобы с толком и чувством отметить долгожданное и важное событие, пришедшееся на этот день — пятидесятилетие Максимыча, а заодно и мне по-хорошему, под чарочку, расстаться с моими земляками, вместе с которыми чуть не целый месяц сушил на одном солнце портянки.
В привокзальной столовой сдвинули столы, заказали все лучшее, что варилось, жарилось и томилось на кухне: оленье мясо, рыбу, грибы, морошку. Командир преподнес смущенному всеобщим вниманием имениннику фляжку собственной работы, наполненную всклень живой водой. Я подарил спиннинг вместе со всей оснасткой, пожелав юбиляру ловить на него щук и хариусов так же удачливо, как ловил сам на Войкаре и Кокпеле.
За праздничным столом разыскало Максимыча известие, что пока он путешествовал по северам, сын его стал студентом горного института. Это был подарок из подарков!
На восточный манер был произнесен тост:
— Говорят: если хочешь счастья на один день — напейся, на месяц — женись, на год — купи машину… Все эти счастья тобой уже испытаны. Если же хочешь счастья на всю жизнь — будь здоров! Теперешнего богатырского здоровья и желаю тебе на последующие полета!.. Чересседельник помнишь? — сгустил я голос до зычного баса.
— Помню! — раскатистым эхом откликнулся именинник.
— Есть ли еще порох в пороховницах?
— Есть еще, батько, порох в пороховницах!
— Крепка ли еще казацкая сила?
— Еще крепка казацкая сила!
— Не гнутся ли еще казаки?
— Не гнутся казаки, батько!
— Ну, еще раз будь здоров во славу товарищества!
С боевым звоном соединились над столом русские граненые стаканы.
Едва поезд тронулся, Биллс вытащил из запятнанного сажей кухонного рюкзака керогаз, котелок и удалился в туалет кипятить чай. Девушки извлекли из того же рюкзака зеленый прорезиненный мешок с продуктами и принялись накрывать на стол. На станции они тоже времени зря не теряли, и теперь их мешок являл всякие яства щедрее скатерти-самобранки: краснощекие помидоры и белоносые огурцы, ноздреватый сыр и сливочное масло, печенье, конфеты.
Вдруг запахло чадом и керосином, и по проходу тревожно потянуло дымом. Он валил по-за краям туалетной двери, окаймив ее пышной, изукрашенной замысловатыми виньетками серой рамой. Что там стряслось у Биллса? Заглох керогаз и задушил его дымом? Или не смог окно открыть для вентиляции?
Всполошилась немолодая с широким дряблым лицом проводница.
— Ой, батюшки-светы! Опять вагон горит! Да есть ли там кто-нибудь? — в отчаянии дергала она дверную ручку. — Раз закрыта изнутри, значит, кто-то есть. Заперся, поджогец. Немедленно выходи!
Биллс не отзывался. Ахая и охая, проводница побежала в соседний вагон и спустя минуту, еще более перепуганная и запыхавшаяся, воротилась в сопровождении высокого, хмурого, решительного милиционера, неумолимый вид которого не предвещал Биллсу ничего доброго.
— А ну, кто там есть, немедленно отопри! Милиция! — сурово и громогласно потребовал страж порядка.
Дверь наконец отпахнулась. В чадном дыму явился Биллс, растерянный, с красными слезящимися глазами и подпаленными рыжинами на клочковатой бороде. Керогаз не горел, однако с шипением и фырканьем продолжал дымить и чадить. Стекло в окне закоптилось и стало непроницаемым. Так и есть, не смог опустить раму.
Милиционер схватил Биллса за руку, заученным движением завернул ее сильно за спину, отчего парень косо перегнулся, и как опасного преступника-рецидивиста повел его в противоположный конец вагона, где находилась конурка проводников. Проводница выплеснула в унитаз кипяток из котелка, залила холодной водой чадящий керогаз и, захватив вещественные улики в обе руки, побежала следом.
Сидя за столиком, на котором был положен белый листок с единственным словом «Акт», милиционер допрашивал стоявшего на ногах Биллса: