Поезд-тихоход приволок нас в Свердловск на рассвете.
Попрощавшись с проводницей, полусонные, мы выгрузились на желто освещенный фонарями перрон и стали обсуждать: дожидаться ли рижского экспресса на рюкзаках или сдать их в камеру хранения. Чтобы принять окончательное решение, Биллс отправился в справочное бюро уточнить, нет ли каких перемен в расписании. Я тем временем заскочил в стоявшую на перроне телефонную будку и позвонил домой. Трубку там не поднимали. Значит, жена с младшей дочерью на даче. А старшая, знал, на окрепших и подросших крыльях ширяла в эти дни где-то над Карелией.
Воротившись от справочного бюро, Биллс удрученным голосом поведал: поезд на Ригу ходит уже не по летнему расписанию, а по зимнему, то есть через сутки, и сегодня как раз пустой день.
Ну что ж, настал мой черед привечать молодых латышей от имени России.
Благодаря раннему часу они безо всяких хлопот отделались в камере хранения от заспинных рюкзаков и грузоемких тюков с байдарками, которые, оказывается, можно было катить по асфальту на приставных колесиках, как тачки. С собой прихватили один зеленый прорезиненный мешок с продуктами.
Месяц назад квартиру я оставил в разгар ремонта, откровенно говоря, сбежал от него, и перед дверью я предупредил студентов, что их ожидает великий развал и неразбериха. Однако в квартире мы застали полный и свежий порядок: медовым лаком блестели полы, обновленно сияли стены и все было расставлено, развешано, расстелено, словно, предугадывая, меня дожидались тут именно не одного, а с гостями.
Девушки тотчас включились в привычные для себя хлопоты: кто начал готовить ванную, кто встал у плиты, кто, прихватив бидон, побежал в ранний магазин, чтобы купить молока и сварить на нем какао, о котором всю дорогу пели возбуждающую аппетит туристскую песню: «О какао на сгущенном молоке!» Верных своих парней, заодно и меня, вооружив мочалками и мылом, отправили сдирать грязь в коммунальную баню.
Русский пар всем по душе, и крепкогрудые голенастые латыши своим азартом и терпением не только никому не уступили на полке, но и превзошли многих завсегдатаев. Пританцовывая, лиховал по спинам веник. Истерзанное комарами тело наслаждалось его жгучими прикосновениями, и только ради одного этого блаженства стоило травить себя на севере гнусом.
Разрумянившиеся, похорошевшие после ванны, принаряженные — в зеленом мешке несли не только продукты, но и туфельки, косынки, разноцветные нейлоновые парки, — девушки ожидали нас за накрытым столом, в центре которого дымилась шоколадным какао самая большая из имевшихся в хозяйстве кастрюль.
За завтраком я изложил план развлечений: посетить геологический музей — один из самых примечательных в городе, погулять по улицам и поехать обедать на дачу. Так, глядишь, и день промелькнет.
При виде драгоценных и полудрагоценных камней в остекленных витринах музея молодые латыши, особенно девушки, исторгали детски непосредственные, восторженные ахи и охи. На меня посыпались вопросы: что, где, откуда и как используется? Увы, на многие из них ответить я был не в состоянии. Неожиданно на помощь пришел одинокий посетитель, сутуло бродивший по залам музея с заложенными за спину руками. Дикая борода изобличала в нем геолога либо молодого ученого из того благородного роду-племени, что не от мира сего; в пользу последнего предположения склоняли и очки в массивной черной оправе.
— Простите, — не очень уверенно и, пожалуй, даже робко обратился он к компании разноцветных парок и косынок. — По вашему выговору можно заключить — вы из Прибалтики?
— Да, мы из Риги, — как бы пресекая дальнейшие приставания, холодно ответила гордоликая Зина дочь Айвараса.
— В таком случае позвольте быть вашим гидом. Я несколько причастен к выставленным здесь сокровищам. Как-никак — геолог и считаю своим долгом познакомить с ними таких приятных посетителей.
— О, пожалуйста! — обрадовалась распахнутая всей новизне мира несторожкая Гунта.
Заговорив о камнях, дикобраз буквально на глазах преобразился в совершенно другого человека: куда-то вдруг пропала сутулость, плечи расправились, дотоле скучные глаза засверкали за стеклами очков алмазным блеском, а голос налился уверенностью и силой, голос упивался самоцветными названиями камней, вызывая у слушателей трепетный холодок приобщения к чуду.
…Литотека, зеркало скольжения, оспенная руда, яшма сургучная, яшма сажистая, яшма мясная, вишнево-красный родонит-орлец, турмалиновое солнце, молочный опал, смарагд, лазурит, топаз, сапфир, гранат, исландский шпат, горный хрусталь… Черный горный хрусталь — это марион, фиолетовый — аметист, а желтый — цитрион. Хрусталь с волосяными вкраплениями рутила — волосатик, или, еще лучше, — волосы Венеры. Слоистый халцедон — агат, а красный — сердолик. Боже мой, какие слова! Стихи! Музыка! Аккорды, аккорды!