Коркин вышел на берег, снял сапоги, вылил из них воду, отжал портянки, и сразу будто бы весь полегчал в несколько раз. По-прежнему накрапывал дождик. По часам уже близился вечер. Около пяти часов прошло с того момента, когда он размотал удочку и забежал в воду, а для него это время пролетело как одно мгновение, — что ни говори, любит он рыбалку и пришел сюда не только за пропитанием, но и для того, чтобы еще раз испытать этот высокий охотничий восторг.
Остановилось время, молчал и желудок. Но стоило оборваться клеву, сразу же засосало под ложечкой и запокруживало голову.
Коркин наломал с елки сухих сучьев, насобирал на берегу палок и разжег маленький костерок. Прежде чем приготовить обед, он еще раз полюбовался на добычу, пересчитал ее: тридцать семь штук. Славно! Ежели, в среднем, по восемьсот граммов, и то, считай, почти два пуда. А есть рыбины и поувесистее. Тяжеленько будет тащить, да и в рюкзак, пожалуй, не войдут. Ну, ничего, как-нибудь дотащит, в связку свяжет, было бы только что тащить!
А что он все-таки себе приготовит? Для настоящей ухи нет ни специй, ни приправы. Может, нерхол — любимое зырянское блюдо. Дело это минутное: выпотрошить, очистить рыбину, снять с костей мясо, нарезать тоненькими лоскутками, бросить в котелок с рассолом и почти сразу же можно есть. Но тогда будет занят котелок и не в чем вскипятить чай. А чайком побаловаться просто необходимо для согрева.
Как и всякий охотник, лучшую добычу Коркин стремился принести домой; для себя выбрал самую тощую и малорослую рыбину и в целехоньком виде, невыпотрошенной, неочищенной, бросил ее на угли в костер. Потом сходил на бугор, принес винтовку и рюкзак, отстегнул от него котелок, зачерпнул воды и поставил к огню.
Чешуя на хариусе спеклась в коричневый панцирь, и внутри его в собственном соку кипело мясо. Как только панцирь начал трескаться, Коркин вытащил из костра рыбину. Спекшаяся корка тотчас, вроде крышки, отстала от нее, и от белого слоистого мяса потянул ароматный парок. Коркин отламывал маленькие кусочки, посыпал их солью и клал в рот. При его теперешнем аппетите да еще с манными лепешками это было не просто вкусно, это было объедение. Дочиста обглодав мягкие разопревшие рыбьи косточки, он напился из котелка чаю, закурил, блаженствуя.
Уже смеркалось, надо было собираться домой. И в это время его окликнул с бугра веселый голос:
— Эге-гей, начальник!
Коркин пригляделся: на бугре стоял Александр Григорьевич, размахивал над головой дорожной палкой. Маленький, сухонький, в короткой широкополой малице, с пузатой котомкой за спиной, он походил на доброго лесного гнома.
«Ага, и старик кое-что добыл», — с удовлетворением подумал Коркин.
Однако, когда Александр Григорьевич спустился с бугра, Коркин разглядел, что в котомке у него была не охотничья добыча, а обыкновенная резиновая лодка.
— Молодец, догадался, — разочарованно похвалил Коркин. — А то я тут напластал — и вдвоем не унести.
— Твоя жинка послала. Иди, говорит, посмотри, что там муженек поделывает, да лодку захвати с собой, чтобы пешком обратно не идти, по реке сплавитесь. Заботливая она у тебя.
— А как поживает твой медведь?
— В полном здравии. Не вышел сегодня на дорогу. Без доброй собаки что за охота?
— Так ничего и не подстрелил?
— С десяток куропаток.
— И я столько же, да еще вот хариусов натаскал.
— Гли-ко, весь берег завалил! Как лиса с воза набросала — все по рыбке до по рыбке, все по рыбке да по рыбке! Воз и будет!
— Ну, воз не воз, а несколько дней живем. Давай-ка собираться домой.
— Пора уже.
Александр Григорьевич перевернул вверх дном рюкзак, и на песок вывалились лодка, складные весла, мех. С помощью шланга он соединил мех с лодкой, наступил на него правой ногой и, скособочившись, стал двигать ею вверх-вниз, в прорезиненный баллон толчками с шипением и свистом врывался воздух.
Минут через десять лодка была накачана, в резиновые литые проушины вставлены весла, втащены рюкзаки с рыбой, уложены винтовка, удочка, котелок… Александр Григорьевич извлек из-под малицы плоскую табакерку, заложил в ноздри по понюшке черного толченого табаку, несколько раз чихнул сладко — ну, теперь можно и отправляться в дорогу.
Вместе с грузом они перенесли лодку на воду, и, запряженная течением, она затрепетала, забилась, вырываясь из рук, как горячий конь за воротами. Они вскочили в лодку, и ее тотчас с бешеной скоростью — засвистело в ушах, зарябило в глазах — повлекло вдоль высоких каменистых берегов. Коркин упал за весла.