— Обязательно позвоните. Я приготовила то, что обещала.
Через день мы позвонили. Была пятница, февраль месяц. За несколько дней выпала чуть ли не месячная норма снега. Сообщило радио, писали газеты. Снег ненормированно все падал, не прекращался. Такой была зима 1985 года.
— Встретимся в воскресенье, ближе к вечеру. — Наташа назвала адрес. Жила минутах в десяти езды от нас.
Троллейбусы не ходили: оборвались от налипшего снега провода. Втискиваться в переполненный автобус не захотелось, и я прогулялся пешком, правда, оказался около Наташиного дома уже в десятом часу: преодолевал снежные завалы.
И вот я у Натальи Максимовны Давыдовой, в ее кабинете, где много старинных книг и старинных картин. Наташа сидит на вращающемся кресле — она его откатила от письменного стола. Я сижу напротив, на небольшом диване. Только что Наташа протянула мне почтового формата листок. Письмо. Подпись — Шан-Гирей.
— Об этом письме я и говорила в Ялте. Оно из Парижа.
Читаю. Орфография старая:
«Покойный Акимъ Павлович Шанъ-Гирей передалъ въ музей имяни Лермонтова много вещей, принадлежащихъ поэту, но эту сумочку оставилъ себѣ на память. Лермонтовъ называлъ ее: «Переметная сума моего таланта» въ ней, между прочемъ — были какіе-то цвѣты засохшіе отъ времени, обратившіеся въ пыль! и черновики некоторых его сочиненій, переданныхъ въ музей. Сумочка осталась въ нашей семьѣ».
Рядом на диване лежит фотография, тоже присланная из Парижа. Фотография сумочки.
Я видела эту вещь, — говорит Наташа. — Бархат, вышивка, бисер, кажется. Затрудняюсь описать подробнее, но это действительно подлинная вещь Лермонтова.
Разглядываю фотографию. Да, вышивка. По краям сумочки — ромбы, и в них вшиты декоративные цветы. Посредине, в прямоугольнике с прорезью, четыре птицы. Свешиваются две кисточки на шнурах.
— Размером с кисет, что-нибудь?
— Да. Ташка.
Я видел офицерские ташки в музее артиллерии в Ленинграде. Ташка от немецкого die Tasche — «карман, сумка». В толковом словаре Даля значится: ташка — подвесная сумка. Гусарская ташка — кожаный карман на отлете, вроде украшения. Передо мной фотография подлинной вещи Лермонтова. Я качнул в растерянности головой.
— В какие годы было написано письмо?
— Получила его в наши годы, — улыбнулась Наталья Максимовна.
Я отложил письмо и опять начал разглядывать фотографию. Цветы, засохшие от времени, обратившиеся в пыль… Цветы от кого?.. А может быть, для кого? Последние, самые последние… Засохли, рассыпались, обратились в пыль. В пушкинской библиотеке, между страницами поэмы декабриста Федора Глинки «Карелия», тоже сохранились засушенные цветы. Последние, самые последние.
Семья Шан-Гиреев оставила сумочку Лермонтова себе. Она была им дорога. По-особому. Дорога она была и поручику Лермонтову — переметная сума его таланта. И об этом знал троюродный брат Аким Шан-Гирей, и об этом передавалось в роду Шан-Гиреев.
Когда Наталья Максимовна провожала меня и я уже надевал пальто, она сказала:
— Совсем упустила из вида: надо вам показать одну книгу. Я, правда, уезжаю в командировку. Вы мне позвоните через неделю. Знаете, что вы будете читать?
— Что?
— Кодекс о дуэлях. У меня есть. Имеет прямое отношение к вашему «Мальчишнику».
…Теперь я сижу во вращающемся и катающемся кресле, сижу за столом при неяркой настольной лампе, при кожано-золотистом сверкании старинных книг и картин, две из картин очень знамениты, связаны с пушкинским и лермонтовским временем.
«Дуэльный кодекс», иными словами — правила парного боя во имя чести, во имя снятия оскорбления «фактом пролития крови, в том числе и своей собственной», по определению ученого Юрия Михайловича Лотмана.
Наташа сняла книгу с полки и положила передо мной.
За большими окнами кабинета валит и валит снег, облачно, бесшумно отстраняет город, уводит его в примороженную февральскую тишину. Раскрываю книгу, первую страницу. На первой странице французский текст:
Si le code du Duel est en dehors des lois, s’il ne peut у avoir de code que celui sanctionne par le gouvernement, n’hésitons pas, cependant
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наташа переводит:
Если код дуэли находится вне закона, если может быть только тот код, который санкционирован правительством, не будем тем не менее колебаться и окажем эту честь, потому что честь не менее священна, чем законы правительства.