Я слушал Веру Александровну Витязеву и думал: кого она мне напоминает? Увлеченностью, лиризмом, мягкостью, желанием побольше рассказать, увлечь, убедить, увести за собой в данном случае в пушкинское лето 1836 года, и понял — Наталью с Белой дачи! Да, именно ее.
— Дача Доливо-Добровольского, которая должна была бы нас особенно интересовать, но которой, к сожалению, уже нет, была построена в 1821 году. Главное здание имело мезонин, дорический портик, треугольный фронтон, фланкировано двумя одинаковыми павильонами. Павильоны и дом соединялись решеткой четкого рисунка. Так выглядела дача, связанная с именем Пушкина. В 1920 году в Петрограде не было топлива, и решено было разбирать старые постройки на дрова. Случайно первой разобрали дачу Доливо-Добровольского. По неведению, что поделаешь. Но есть надежда — как-то еще обозначить место по эпохе. Когда мы придем туда, я вам покажу, что имеется в виду. Главное, надо сделать немедленно. — Витязева повторила: — Немедленно! Иначе и эта надежда, этот пушкинский кусочек тоже может сам уже рассыпаться на дрова. Почти рассыпается. А ведь теперь многие знают, что это такое, что это Пушкин. И сейчас не 1920 год, и не топливный кризис.
По-прежнему зеленели березы, тополя, клены, акации. Мы шли как бы гравюрами и акварелями тех лет. Приблизились и к дубу, родословная которого ведется от посещения острова Петром I. Остался «осколок» дуба, часть ствола. Черного вида. И несколько ветвей. После дуба познакомились с совершенно уникальным деревянным каменноостровский театром, постройки 1827 года. Вера Александровна добилась, чтобы нас пустили внутрь. Все здесь деревянное — и три яруса, и великолепно расписанный деревянный плафон. Ощущение, что ты оказался внутри огромной шкатулки. Пушкин бывал в театре. Этот театр знает его походку, смех, реплики, может быть, его аплодисменты. Потом Александр Сергеевич пешком возвращался на дачу с кем-нибудь из друзей или один, охваченный размышлениями об увиденном и услышанном.
А теперь мы из помещения деревянного театра идем к Пушкину на каменноостровскую дачу. Здесь родилась его дочь Наталья. Здесь, в каменноостровской церкви Иоанна Предтечи, воздвигнутой в честь победы русского флота над турецким в Чесменском сражении, младшую дочь Пушкина крестили и нарекли Натальей.
Дачи нет, но есть деревянный дом, который был подсобным строением, флигелем. Он есть, он еще стоит. В нем Пушкин бывал?
— Возможно.
— А вдруг Пушкины жили именно во флигеле?
— Возможно.
— Не сюда ли Пушкин заезжал, когда этой дорогой направлялся на дуэль?
— Возможно.
Мы стояли перед пустым, с выломанными дверями и окнами, с проломанной крышей, старым, деревянным, густо заросшим одичалыми травами домом.
— Чей он сейчас, дом? Кому принадлежит?
— Мореходному училищу.
Ребята в форме мореходов неподалеку играли в бадминтон. Заметив, что мы окружили дом, подошли к нам. Начался разговор.
— Вы обратитесь к нашему начальнику училища, — сказали будущие штурманы дальнего плавания. — Он добрый. Он отдаст дом.
И сами ребята были добрыми. Почему же дом разрушается, гибнет? Почему, ребята? Начальник училища, почему? Жители Каменного острова, почему? Жители Ленинграда? Мы все? Почему?..
АДРЕСАТ БЫЛ ДРУГИМ
Вход сбоку, не через центральный подъезд. В тамбуре — темно, зябко. И пусто. Вика пока остается ждать — что будет! — на берегу Мойки. Обозначаются в тамбуре массивные, «молчаливые» двери — одни, вторые. Подергал, потряс ручку у каждой из них — двери «не откликнулись». У последней, третьей, ручку повернул резко и сразу до отказа: громкий отскок замка, дверь — срез красивого дубового ствола — поддалась. Потом во дворце покажут дверь, которая в Париже была премирована за красоту и была куплена старым князем, привезена в Петербург для интерьера дворца. Так же, как появилась в этом вот дворце итальянского мрамора лестница: итальянский мрамор вывозить из Парижа запрещалось, и тогда старый князь купил в Париже особняк, забрал из него лестницу и привез тоже сюда, в интерьер.
Когда в тамбуре за мной тяжело закрылась дверь — срез красивого дубового ствола, — я попал в еще более плотную темноту и в еще более ощутимую прохладу. В сумраке разглядел обвязанную шерстяным платком женщину. Именно такую, каким и полагается караулить старые дворцы и замки: сидела, свернувшись клубочком, как кошка, перед открытым шкафчиком с ключами на фоне чего-то зеркального. Невесть откуда преломлялся дневной свет, и поэтому «ключница» была достаточно различима. Забыл упомянуть, что большая часть окон дворца закрыта ставнями. Мы сразу обратили на это внимание.