Выбрать главу

Мне показывают ксерокопии страниц малинового альбома. Я разглядываю рисунки, тексты на русском и французском. Именно пока разглядываю, не вчитываясь, не сосредоточиваясь, потому что Андрей Леонович сказал, что даст ксерокопии с собой, чтобы я их передал Наталье Сергеевне Шепелевой: ведь альбом из архива Анны Александровны, ее тетки. Знаком ли он ей? Какова его история?

Ксерокопии были сброшюрованы по форме альбома, даже картонный переплет был малинового тона. Очевидно, совпадение. Но такое вот, приятное. Подлинная вещь со старого Арбата.

Сохранился у Поповых и паспорт Анны Александровны — ПУШКИНА АННА АЛЕКСАНДРОВНА, родилась в 1866 году, в Московской губернии, Серпуховского уезда, село Лопасня. Место постоянного жительства — Москва.

Сохранилась чашка, голубая с золотом и вставками-картинками. Слегка вытянутой формы — похожа на ковшик. Блюдечко, тоже вытянутое. Пудреница, темно-синяя и тоже с золотом и картинками. Флаконы для духов. Один — серый, по форме — маленькая амфора. Другой — плоский, розового цвета, похож на фляжку. Лорнетка серебряная, складная, с прямоугольными стеклами. Я ее раскрывал — изящная, хрупкая вещь. Лорнетка Марии Гартунг? У Анны Александровны, со слов Натальи Сергеевны Шепелевой, лорнетка была золотой. Мария Гартунг — видная, стройная, черное кружевное платье, звонкий молодой голос, походка легкая — была знакома со Львом Николаевичем Толстым. И впоследствии послужила «своей наружностью» прототипом Анны Карениной. Ее портрет помещен в экспозиции музея Л. Н. Толстого в Москве, в разделе создания романа «Анна Каренина». Даже передана Толстым в романе такая деталь — как нитка жемчуга «на тонкой крепкой шее».

Вещи, которые живут у Поповых, я держал в руках, разглядывал и слушал рассказ о них Андрея Леоновича и его жены Галины Петровны. Мы сидели за журнальным столом. На нем стояли все эти старинные предметы.

— Вы знаете, а ведь я когда-то пользовалась этой пудреницей, — говорит Галина Петровна. — Держала в ней пудру. Так вот было в те годы…

Галина Петровна преподаватель английского языка. Я видел фотографию, как бы официальную, где на костюме у Галины Петровны приколоты наградные планки: во время войны — она медсестра. Глаза у Галины Петровны светлые, голубые, и кажется, что война в них не заглядывала, а вот — тем не менее.

— Обратите внимание, какая туалетная коробочка… — Галина Петровна достает из шкафа и ставит передо мной салатного цвета небольшую, прямоугольную, с крышкой, туалетную коробочку. — Держала здесь мелочи. — И опять несколько смущенно улыбается: — Да, такие были простые годы, простое отношение к вещам, совсем непростым.

— Которые теперь уже и совсем непросты, — говорю я. — И с каждым годом встречаться будут все реже и реже.

Галина Петровна накрывает кофе — приносит чашки, тарелки с очищенными дольками апельсина, лимона, тортом, нарезанным продолговатыми кусочками. В альбоме были рисунки — долька очищенного апельсина. Лимон. У нас на столе, по совпадению, все это было. И осталась стоять на столе — из глубины времен — голубая чашка ковшиком, с картинками. Она — на столе и как бы входит в наш кофе на двадцатом этаже.

Гляжу на ее форму ковшиком и глубину цвета. Пью кофе, и кажется мне, мечтается, что, может быть, по утрам Наталья Николаевна тоже пила кофе из нежно-голубой чашки с картинками. И была Наталья Николаевна такой, какая она на рисунке Нади Рушевой, где лицо опущено и глаза чуть прикрыты. Золотая цепочка опоясывает лоб и прическу. Рядом сидит Пушкин в халате. Наталья Николаевна задумалась, чашка в левой руке, чуть опущена.

Александр Сергеевич говорит Наташе:

— Мне тоска без тебя.

Есть в малиновом бархатном альбоме картинка-силуэт: кавалькада из четырех всадников — дама, офицер и двое в цилиндрах. Направляются к человеку, небрежно стоящему у ограды, руки скрещены на груди. Можно предположить, что это Пушкин? Можно. А кто же дама? Наталья Николаевна любила и хорошо ездила верхом. В особенности такие прогулки совершались на даче, на Каменном острове.

Психея нежнейшая! Пожалей себя, пожалей нас, и святою воздержанностью спаси дом, мужа, самое себя от несчастья нависшей гибели…