О сердоликах писали еще до нашей эры древнегреческий естествоиспытатель и философ, занимавшийся минералогией, Теофраст и римский писатель и ученый Плиний. Под именем «одем» — сердолики упоминаются в Библии. В средние века сердолики служили предметом торговли, Из крупных кусков вытачивали ритуальные чаши, кубки для вина, подсвечники. Особенно ценились сердолики в Византии и в Иране. Копи их находились в Йемене и в Индии. Как отмечает крымский краевед В. Купченко, карадагский сердолик считается источником вдохновения, прежде всего для поэтов. Со времени пушкинского сердолика? В Коктебеле побывал Вересаев, автор книги-хроники «Пушкин в жизни». Приезжал за вдохновением?
Портрет Софьи в овальной раме я помню. Когда-то (в 60-х годах) сама показывала экскурсантам. Он был тогда в экспозиции парадного кабинета, а потом висел в ситцевой гостиной. Датируется 1844 годом. Сделан накануне замужества Софьи. Ей двадцать лет. Сейчас — в запаснике. А второй портрет Софьи (детский. Ей 13 лет) на моей памяти в экспозиции не был. В запаснике есть, иногда бывает на выставках.
Сообщалось еще, что автор первого портрета Каневари, второго — Кристина Робертсон.
По этому письму мы собирались съездить в Алупку, во дворец, в котором прежде бывали, но тогда не обращали внимания на портреты графини и ее семьи — что было выставлено, что не было; какие художники писали портреты: мы просто гуляли по диабазовому дворцу с башнями, пирамидами, фигурными навершениями на многочисленных трубах и внутренним серо-зеленым диабазовым двором, где когда-то громко катились колеса карет, звучали подковы лошадей; звучал смех, говор гостей. Дворцу, построенному архитектором-англичанином Эдуардом Блором, другом Вальтера Скотта, для которого Блор построил «Заколдованный замок», или, как его еще называл Вальтер Скотт, Дом-роман.
В Одессе Пушкин стоял с Воронцовой у моря. И, как он часто делал, ждал девятую волну. Припожаловала девятая волна и настолько облила Пушкина и графиню, что пришлось переодеваться. Свидетельницей маленького происшествия была княгиня Вяземская.
Вот это и были «дни любви Пушкина и Елизаветы Воронцовой»: девятая волна самая приливная.
Елизавета Воронцова никогда не забывала Пушкина, читала и перечитывала его сочинения, даже, когда уже плохо видела, приказывала читать вслух, том за томом. Подряд. Кончали читать последний том, велела начинать читать сначала, как будто бы поджидала девятую волну… Поджидала молодость у себя в диабазовом дворце с итальянскими беломраморными львами и в Одессе, где и будет потом похоронена: могила ее на втором слободском кладбище. И не сразу удалось узнать, где похоронена Воронцова, — даже музейные работники пожимали плечами.
Я все думал, как поступить с сердоликами, — поехать в Алупку, в диабазовый дворец, и сказать: «Пожалуйста, вмонтируйте эти два сердолика в раму одного из портретов Софьи Воронцовой». Пока что я это говорю Вике.
— Тебя, гостя курорта, выдворят из музея, — ответила Вика. — Тем более — портреты не в экспозиции.
— Значит, действительно можно вмонтировать сердолики. Будут когда-нибудь в экспозиции уже с сердоликами. Глядишь, на выставку отправят.
— Глядишь, тебя куда-нибудь отправят…
Но я не сдавался и предлагал один план фантастичнее другого — упорствовал, упрямствовал, ну, мальчишествовал. Возьму и отвезу сердолики в музей-лицей к Алевтине Ивановне Мудренко, чтобы положила их в коробку, оставшуюся после перстня-талисмана: в ней и хранился сердолик. Пока выяснится судьба перстня Пушкина и перстня Воронцовой — если выяснится, — пусть полежат два сердолика вместо пропавших колец: коробка не будет пустой. А может быть, пора послушаться Вику — затихнуть, угомониться. Ну, угомонюсь, затихну, и что тогда? Интересно, Волошин тоже держался на мальчишестве, когда разгуливал по коктебельскому побережью с посохом, в хитоне с шелковой подпояской и с полынным жгутом на волосах? Дарил людям — людей, друзьям — друзей: «сопереплетал их в единую книгу любви». И первое место в этой книге отводил Пушкину.
Я все продолжал думать, как поступить с сердоликами. Затеял историю контрабандистскую, а ради чего?..
К нам в гости зашла Галя Виноградова — подруга детства — со своей дочерью Леной. Оказывается, они были у скульптора Олега Константиновича Комова. И живет он, можно сказать, по соседству с нами — на улице Чайковского, возле дома Грибоедова. Разговор возник об одной из последних работ Комова — скульптуре Лермонтова в Тарханах. Лена вынула из сумки фотографии памятника, и тут же выяснилось, что поэт Лермонтов для Лены — все. Вот так — все!