Первым берег увидела Дина. Радовались все, но она проделывала это так непосредственно, что стало видно, что это действительно еще ребенок.
Они прибавили ходу, берег приближался на глазах, дно полого поднималось.
Когда до берега оставалось рукой подать, дно оказалось так близко, так что жуткая машина ездила практически подо льдом впритык. Беглецы передвигались короткими перебежками, от валуна к валуну, пережидая на снежных шапках возвращение своих страшных преследователей. А потом призраки вдруг исчезли.
Картазаев не почувствовал облегчения, напротив, он насторожился. Что-то здесь было не так. Полковник, уже не церемонясь, подгонял вымотавшихся спутников. Все бежали из последних сил, спотыкаясь и падая. От людей валил пар, ввергая Картазаева во все большее опасение быть обнаруженным теплочувствительными умертвиями.
До берега оставалась сотня шагов. На крутом обрыве возвышался лес, который казался настоящим эдемом после ледника. Картазаев не успел подумать, что его опасения оказались напрасными, как треснул лед, и словно рубка всплывающей подводной лодки показалась кабина автомобиля. Горящие фары светили людям прямо в глаза, ослепляя и сея панику.
Водонос повел себя возмутительно, толкнув Мошонкина по направлению к утопленникам. Тот поскользнулся и упал на полпути к всплывшей машине, разразившись гневной тирадой. Простым крестьянским языком он объяснил, что жить водоносу осталось ровно столько, сколько ему понадобится, чтобы встать на ноги.
Процесс этот затянулся, потому что ноги десантника разъезжались на скользком льду, залитом водой из полыньи. Зафырчал мотор, и машина, царапнув кромку колесами, выбралась наружу. После чего дала полный газ и устремилась прямиком на Мошонкина. Тот чудом успел откатиться в сторону.
Полковник, подхватив Дину, выносил на берег. Он проделывал это так энергично, не обращая внимания на стенания девушки, что ее ноги временами не касались льда.
Параллельно с ним, даже чуть быстрее, бежал хромой. Сзади доносился мат-перемат Василия.
Утопленники увидя, что добыча ускользнула, в сердцах на скорости въехали в проделанную полынью. Машина стала почти отвесно, показав беглецам помятую, покрытую слизью крышу, и вертикально ушла на дно. Причину поспешного ретирования беглецы поняли, когда тишину пронзил дикий хохот.
— Обезьяны! — возбужденно крикнул водонос. — Бежим, я знаю место, где можно укрыться!
Он не стал никого ждать и припустил вглубь чащи. Ничего не оставалось, как последовать за ним. Надо было признать, что хромой двигался решительно и быстро, при этом совершенно не утруждаясь выбором дороги, и очень скоро ему удалось оторваться от основной группы. Его спина мелькала далеко впереди, временами пропадая за развесистыми кустами.
— Василий, давай за ним! Не дай ему удрать! — распорядился Картазаев. — Я с Диной замыкающие!
Визги и дикий хохот обезьяньего стада доносился со всех сторон. Лес полнился треском ломаемых сучьев, скрипели ветви под тяжестью тяжелых тел, перелетающих с дерева на дерево.
Впереди обезьян катилась волна невообразимой звериной вони. Полное ощущение, что они угодили в конюшню.
Стая проводила загон технически грамотно. Мохнатые туши мелькали и справа и слева, загоняя беглецов в единственно возможный тоннель, в начале которого Картазаев видел теперь лишь широкую спину Мошонкина, хромой не просматривался уже давно. У Картазаева мелькнула догадка, не кинул ли их водонос, давно нырнув в незаметную норку.
Арбалет бил по ногам, но полковник даже не пытался его применить, потому что знал свои кондиции и вряд ли попал бы в скачущие бешеным галопом по верхушкам деревьев мишени. Впрочем, даже если бы это ему удалось, убийство одной обезьяны вряд ли кардинально изменило ситуацию. Придерживая одной рукой окончательно выдохшуюся девушку, Картазаев взял в свободную руку нож. Проделал это особым способом, из ладони торчало только край лезвия. Способ конечно пижонский, зато убойный для противника, если он не разглядит вовремя ножа.
Обезьяны вошли в раж. Передовые особи, которым удалось обогнать людей, предпочитали не нападать, а прыгали на месте, крутились вокруг оси, остервенело кусая себя за хвост. В общем, устраивали такие бешеные пляски, по сравнению с которыми пляска Святого Витта показалась бы детской забавой. Повсюду блестели когти и не менее устрашающие зубы. Дина в ужасе прижималась к полковнику, он устал и стал терять темп.
Видя катастрофическое положение замыкающих, Мошонкин позволил себя нагнать и подхватил девушку с другой стороны. Хоть он и нарушил приказ, Картазаев был ему благодарен. Он и сам не подозревал, насколько вымотался.
Лес кончился неожиданно, и беглецы выскочили на поляну, в центре которой возвышался дом, целиком, включая крышу, сложенный из толстых бревен. Бревна были старые, серые и потрескавшиеся от времени. Окна закрыты ставнями и заколочены досками крест на крест. Сооружение было хоть и старое, но монументальное. В нем при желании можно было с успехом держать оборону. Во всяком случае, некоторое время.
В дверях махал рукой водонос. Обезьяны с ходу обогнали бегущих и, минуя хромого, взбегали по стене на крышу, с цокотом вгоняя когти в гнилое дерево. Анвар шуганул палкой наиболее наглых особей, словно это были коты.
— Скорее, чего плететесь? — поторопил он.
Полковник с Мошонкиным заволокли девушку внутрь. Не успел водонос захлопнуть калитку, как с той стороны обиженная тварь врезалась в нее со всего маху, но дверь из толстых просмоленных брусков даже не шелохнулась.
— Ты чего вытворяешь? Да я тебя! — Мошонкин взял хромого за грудки.
— Я вас всех спас! — возмутился Анвар.
Неминуемую экзекуцию прервал протяжный скрип отворившейся двери в светелку. Отдернулась вся в пятнах, с момента выпуска не стираная, занавесь, и на вошедших хмуро глянула старуха.
Картазаев был убежден с самого начала, как только увидел мрачный дом, что если кто и живет в нем, то это непременно будет старуха.
На ней было надето цветастое рваное платье, на голове платок. Старуха как старуха, если бы не два длинных изогнутых клыка, торчащих с каждой стороны нижней челюсти.
Водонос, поплевав на руки, пригладил волосы.
— Хозяйка, гостей принимаете?
— Чего надо? Какие гости? — прокаркала старуха.
— Здравствуйте, Алмауз Кампыр! — изливал елей водонос. — Как поживаете? Дозвольте у вас пересидеть, пока космачи не уйдут.
— Нерусская что ль? — спросил Мошонкин.
— На востоке Алмауз Кампыр звучит так же как ведьма у нас, — пояснил Картазаев. — Будь начеку, Вася.
— Чего приперлись? — вскричала Алмауз Кампыр. — Чего там шушукаетесь?
— Чего раскричались? — обиделся Мошонкин. — У нас так гостей не встречают.
— А у нас из гостей шурпу готовят! — перебила его старуха. — Шинкуют и в казан. Лучка, морковки, потом все это шумовкой перемешивают.
— Тебе бы в Смаке выступать, — сказал Мошонкин.
— Кто ты такой шустрый? — закричала старуха с высоты печки.
— Василий, — представился Мошонкин, уперев руки в бока.
— Все Васи противные, — сморщилась старуха.
— Кампырихи тоже, — не остался в долгу десантник.
За дверью оказалась единственная комната с покосившимся давно не мытым полом, освещенная чадящей керосинкой на русской печи.
У стола на лавке сидели трое низкорослых плотных мужика.
— Это что за дядьки? — спросил полковник, на всякий случай, подвинув арбалет ближе к руке.
— А то не знаешь? — ухмыльнулась старуха неожиданно широким ртом. — Женихи. Вы ведь тоже на смотрины пришли?
Наступила немая сцена, в течение которой Картазаев придумывал, что бы половчее соврать, чтоб и старуху не обидеть и чтоб не пришлось потом на самом деле жениться. Положение исправил Анвар. Он всплеснул руками и чуть ли не со слезой в голосе протянул: