— Ох, хорошо, — крякнул Любим, отирая усы после крепкого напитка, — живем. Архип вылезай, погрейся хлебным вином.
Приглашать стрельца дважды не пришлось, уже через минуту он принял от мальца кружку с резко пахнущей жидкостью и сходу опрокинул в себя содержимое. Ох и крепкая, зараза, даже на слезу прошибло. Ему тут же сунули в руку пирог, а спустя некоторое время снабдили кружкой горячего чая. И в этот момент Архип понял, что ему еще никогда не было так хорошо.
Утром ветер стих и мороз завернул пуще прежнего, даже сучья с деревьев стали отлетать сами по себе с громким треском:
— Сердится мороз, дерево ломает, — сделал вывод Любим, — но все-равно после полдня выходим, тут должно быть недалеко, два десятка верст осталось. Затаскивайте седла, если их немного не отогреть, коней не заседлаем.
Сколько пробыл снаружи Архип? Всего ничего, пока подавал внутрь убежища седла, а студеный без меры воздух, точно гнус успел вцепиться в лицо, и зубы заныли как от родниковой водицы. В этот момент малец, не обращая внимания на мороз, стал таскать сучья для костра, намереваясь чего-то там готовить:
— Васька, давай в тепло, — крикнул Архип, но тот махнул рукой, поджигая содранную с ближайшей березы бересту. Стрельцу осталось только сплюнуть и закрыть кошмой узкий вход в шалаш.
Впрочем, уже через час пришлось сменить гнев на милость, так как подросток просунулся в убежище с котлом исходящей паром каши:
— Мороз звенит, — сообщил он сотнику, — нельзя в такую погоду на дорогу выходить, дых сожжем.
— Чего? — Вытаращил глаза сотник. — Как это сожжем?
— Да так и сожжем, — кивнул малец, — мороз когда звенеть начинает? Когда он дюже лют становится и горло на раз студит, да студит незаметно, а когда замечают уже поздно становится, сухонь уже привязалась.
— И что? Считаешь еще одну ночь надо сидеть? А коней чем кормить, овса-то на треть торбы осталось?
— А что кони, — возразил малец, — мы их до сего дня сыто кормили, до завтра легко протянут. А вот если сейчас двинемся и коней и себя поморозим, а завтра небо затянет стужа и кончится.
Любим, сразу мальцу не поверил и выскочил проверить наружу. Вернулся он довольно быстро:
— Ну, если завтра мороз ослабнет, тогда конечно, — ворчал при этом сотник, однако свою команду готовиться к выходу отменил.
Следующим днем небо действительно затянуло хмарью, вниз посыпался мелкий колючий снежок и стужа отступила. В путь отправились как и запланировали примерно во второй половине дня, хотя черт его знает, солнца не видно и точно время определить невозможно. Дорога оказалась неожиданно трудной, только теперь до Любима дошло, что в решении переждать стужу не обошлось без промысла божьего, могли бы не дойти. А еще, чего странного он заметил, что тот малец, которого они везли с собой, переносил путешествие куда легче, чем умудренные опытом мужи. Когда все на привале валились с ног, тот успевал развести костерок, наварить крепкого взвара, да еще разнести по служивым. Откуда у него силы берутся?
— Слышь, Васька, — как-то спросил его Архип, — вот всех нас здесь от холода крючит, а тебе все нипочем, почто так? Или все сибиряки научены стужу не замечать.
— Сибиряк это не тот, кто не мерзнет, а тот, кто хорошо одевается. — Тут же выдал подросток. — У вас одежа не для сибирских морозов, от того и крючит, а у меня мех на голое тело, он пот в себя забирает, потому и холод меньше чувствуется.
— Так это ты потому каждый день свою поддёвку меняешь?
— Ага, одну снял и на мороз, чтобы сырость ушла, а другую одел, на весь день хватает.
— Вон, оно что, — протянул Архип, — так ты говоришь и нам нужно такую одежу завести?
— Вам нельзя, — замотал головой малец, — у вас дело служивое, мерзни, а терпи.
— «И точно», — подумал тогда Любим, — «мерзни, а терпи. Полковая форма это святое».
Однако прошло немного времени и все в его отряде обзавелись парой меховых рубах без рукавов, которые малец обозвал душегрейкой, а и правда, стало много теплее.
После Красноярска то ли дорога стала лучше наезженной, то ли люди привыкли к сибирским морозам, но передвигаться стало значительно легче, а уже к середине января вышли к Тобольску.
Стольный град
Тит Васильевич Раевский недавно назначенный воеводой в Тобольск, кряхтя поднялся с широкой лавки, опираясь руками на бедра, и встав схватился за спину. Прострелило знатно, аж в глазах помутилось.