— Не будет немец нашим жалованием заниматься, — отрубил выступающий стрелец, — надо царевне Софье отписать, она найдет на это крапивное семя управу.
— Ты думай, чего говоришь, — сразу вскинулся один из стрельцов, — пока мы с челобитной к Шеину, да князю, то крамолы нет, а как к Софье, так нас измене обвинят.
— Да, какая ж то измена? Заступиться просим. — Продолжал гнуть свое Межин. — Да и вспомните, в полках тоже хотели царевне отписать, она к нам хорошо относится.
— Хотели, да не отписали, — снова возразил стрелец, — а ты предлагаешь за всех слово держать не спросивши.
— Так на что нас выбрали? Чтобы мы делом в Москве занялись, а не лаялись тут по кабакам.
Уступили стрельцы напору, хоть и не хотели они изначально к Софье с челобитной идти, но уговорил черт языкастый Ванька Межин. Да и как было не поверить служивому, ежели он сам вызвался к Софье челобитную доставить, только троих с собой просил отправить, одному, мол, трудно будет охрану преодолеть.
— Ну? — Ромодановский вперил глаза в сотника, как только тот плотно прикрыл дверь.
— Написали стрельцы челобитную Софье, — кивнул Любим, — с самой царевной не встречались, но через Марфу, сестру, передали.
— Вот, оно как, — напрягся князь, — ответное письмо было?
— Нет, не писала им Софья ничего.
— Ну, того мы знать не можем, — тут же возразил Ромодановский, — а человечка своего пришли, надобно его слова в бумаге записать. И к Гордону езжай, пусть преображенцев в Москву ведет, да имает всех выборных от полков стрельцов, скажешь измена.
Дождавшись, когда сотник выскочит со двора, князь вызвал своего подручного:
— Сегодня должен здесь один из стрельцов появиться, — заявил он ему, — так ты его в подвал сразу определи, да Сашке Вялому скажи, чтобы крепче вязал, не должен он отсюда ни при каких случаях выбраться. А я вечерком навещу татя, поспрошаю на дыбе, уж слишком много вопросов к нему накопилось.
Иван Менжин заявился на двор Ромодановского в аккурат после полдня, охрана его пропустила без особого выяснения кто, да откуда — заранее предупредили.
— Ну, пойдем к князю, служивый? — Встретил его у дома-дворца порученец Ромодановского. — Хочет он тебя поспрошать кое о чем. За мной иди.
Они прошли на задний двор и двинулись к крепким постройками из толстых бревен:
— Так это, а чего князь не в доме? — Забеспокоился Иван, уж слишком подозрительным ему казалось, чтобы князю приспичило тащиться на задний двор.
— А, — махнул рукой провожатый, — в доме князь живет, а здесь службу исполняет. Да ты не тушуйся, сейчас сам все увидишь.
Увидел. Как только стрелец перешагнул порог, с боков на него навалились крепкие солдаты преображенского полка, завернули руки назад и согнули в три погибели.
— За что, братцы? — Завопил он. — Нечто я чего не так сделал?
— Тоже мне братец нашелся, — хмыкнул порученец, схватил какую-то тряпку с лавки, за волосы вздернул голову страдальца вверх и запихал ее Ивану в рот, вместе с клоком попавшей заодно бороды, — помалкивай пока, речи вести будешь, когда спросят.
Дальше стрельца повалили на землю и веревкой перекрутили руки, да так перекрутили, что буквально через минуту они потеряли чувствительность. Тогда-то до Ивана окончательно дошло, что выпускать его отсюда живым никто не собирается.
Выборных отловить не удалось, как только стало известно, кого ищут преображенцы, те сразу скрылись в домах стрелецкой слободы, поди, достань их оттуда. Да и в самой слободе солдат не жаловали, еще немного и до сшибки дойдет. Однако Патрик Гордон был настроен решительно, и солдаты под прикрытием изготовленных к стрельбе пушек, осматривали дома один за другим.
— Бесполезно это, — в сердцах махнул рукой Коровков, — те кто нам нужен уже дворами ушли, а хозяев только каленым железом пытать.
— Да, это так, — невозмутимо кивнул Гордон, — но приказ надо исполнять и даже если понадобится искать здесь всю ночь, мы будем делать это.
Искать всю ночь не пришлось, хозяева домов, увидев непреклонность иностранца, сами открыли настежь ворота и пригласили досмотреть их дома, управились до темноты.
Узнав об этом, Ромодановский пришел в бешенство, но выражать свое отношение к происходящему криком не стал, бесполезно это, он просто позвал палача и отправился на задний двор. До глубокой ночи из пыточной раздавались нечеловеческие крики, переходящие в хрипы, свист кнута, да скрип дыбы.
Однако это была не последняя жертва тайного дела, еще через три дня прямо на улице Москвы был убит дьяк Тихон, отчего, почему никто не понял. Но вот Любим Коровков насторожился, он знал, что сей дьяк не раз помогал его хозяину сочинять подметные письма, благодаря которым не один боярин поплатился своей головой за крамольные речи в адрес государя. А если учесть, что его знакомец среди стрельцов Межин сгинул, не оставив следа, стоило серьезно задуматься о своем будущем.