— Да у него дыра на шее, и череп сзади продырявлен, какая там своя смерть!
— Никакой дыры, — сказал математик. — Никакой дыры у него быть не может! Я вот притронулся рукой к его лбу и не заметил ничего особенного — ни на шее, ни на черепе. Не то что раны — никакой царапины не было!
— А ну подними руки! — взревел милиционер и в тот же миг выхватил из кобуры «збройовку».
Доктор математики усмехнулся, и в его печальной усмешке проступили горькое сожаление и обида. Все же он поднял руки. И руки, и белые манжеты, высунувшиеся из-под рукавов пиджака, блестели в сумраке, словно вылитые из гипса.
— Удивляюсь, — вздохнул он, — как это вас до сих пор не научили обращаться к гражданам на «вы»!
— А я удивляюсь, откуда ты взялся и когда успел увидеть этого человека и пощупать ему лоб, если тот тип застрелил его всего минуты три тому назад, можно сказать, у нас на глазах? Мы его застали, когда он стоял над убитым и с рук у него капала кровь, и было это самое большее три минуты тому назад, а тебя там не было! — Милиционер был крайне возбуждён, говорил несвязно. «Збройовка» дрожала в его руке.
Этот диалог был прерван — и, слава богу, вовремя, ибо кто его знает, как бы он закончился! Он был прерван появлением нескольких человек в форме и в штатском. Двое в форме остались в передней, а остальные стали быстро подниматься по лестнице, перешагивая через две-три ступени сразу. Шедший последним — высокого роста, с подстриженными усиками, в тёмных очках и низко надвинутой на лоб широкополой шляпе — сделал шаг направо, и его рука немедленно нащупала выключатель у дверей — старомодный цилиндрик с блестящей фаянсовой вертушкой. Лампы на люстре блеснули, и среди хрустальных подвесок как бы замерцала миниатюрная галактика из брильянтовых звёзд. Заметив их дрожащие отражения на малахите мраморных плит, человек улыбнулся. Картина напоминала некие изумрудные пучины, в которых глядятся звёздные гроздья неба. Перед тем как догнать своих товарищей, он поднял воротник своего широкого элегантного пальто из австралийской шерсти, которое было не по-модному длинноватым.
Вошедшие были встречены с безграничным облегчением и милиционером и доктором математических наук. Милиционер откозырял (после того, как одним глазом заглянул в документ, наспех показанный ему руководителем группы) и, застёгивая кобуру, рассказал, что человек в пенсне выдаёт себя за свидетеля убийства, но выглядит подозрительным, поскольку плетёт явную несуразицу, которая не имеет ничего общего с действительным положением вещей, а потому он намеревался задержать его с целью выяснить все сопутствующие случаю обстоятельства.
— Этот человек бредит или, по меньшей мере, галлюцинирует, — заметил доктор математических наук, беря свой паспорт из рук человека небольшого роста. — Он, например, утверждает…
Однако тот не дал ему досказать и потому, что спешил, и потому, что предпочитал получить собственные впечатления от происшествия. Он попросил математика присоединиться к группе, и все тесной кучкой молча поднялись на третий этаж.
— Сюда, будьте добры! — Математик указал рукой на приоткрытую дверь.
— Он вас вводит в заблуждение, товарищ инспектор! — встрепенулся милиционер, окинув доктора математических наук уничтожающим взглядом. — Убитый — на чердаке!
Савва Крыстанов развёл руками.
— Так и есть, этот гражданин галлюцинирует! — сказал он. — Как так на чердаке! — Он помолчал. — Разве что кто-то перенёс труп на чердак, пока я говорил по телефону из аптеки.
Математик пожал плечами и снисходительно улыбнулся, как человек, отлично знающий, что говорит самое истину. Офицер из МНО, сопровождающий группу, заметил:
— Инженер Теодосий Дянков на самом деле проживает здесь, товарищ инспектор! В этой квартире!
— Ну и пусть себе проживает! — вспылил милиционер. Он был очень взволнован, терял терпение и уже не мог следить за своими словами.
— Спаси его Христос! — заметил по адресу милиционера Савва Крыстанов.
Милиционер занёс было ногу на первую ступеньку массивной деревянной лестницы, но тут в голове его мелькнула мысль, что в присутствии инспектора госбезопасности ему, в сущности, не подобает вести группу.
— Все наверху, — сказал он. — И убитый, и убийца, и мой напарник. Разрешите пройти вперёд?
Инспектор колебался. Сомневаться в здравом рассудке милиционера оснований не было, но и этот в пенсне отнюдь не походил на человека, который любит дурные и неуместные шутки.
— Дело в том, — сказал, склонившись к его уху, человек в длинном пальто, который улыбался при виде галактик на малахите мрамора, — дело в том, по-моему, что убито два человека: один на чердаке, другой в этой квартире.
ДОПРОС НА ЧЕРДАКЕ
В пять часов семнадцать минут пополудни Савве Крыстанову удалось связаться по телефону с Институтом специальных исследо— ваний при Министерстве национальной обороны и сообщить дежурному офицеру, что инженер Теодосий Дянков убит и что он, Савва Крыстанов, застал его квартиру отпертой и пустой. Несколькими секундами позднее дежурный офицер связался с начальником Госбезопасности, который со своей стороны немедленно уведомил о случившемся руководителя Особого отдела, полковника Константина Манова.
Полковник Манов лично не был знаком с Теодосием Дянковым, но, поскольку не раз получал распоряжение обеспечить безопасность инженеру, когда тот выезжал на периферию, и имел представление о характере работы, проводимой институтом, — он в первую же минуту оценил огромное политическое значение убийства и те неприятные последствия, которых, разумеется, можно было ожидать. Поэтому он решил во что бы то ни стало привлечь к следствию сотрудника Госбезопасности, майора контрразведки Аввакума Захова.
И вот Аввакум сидел перед ним. А он улыбался приятелю милой, добродушно-сварливой улыбкой и мерил его хитроватым, торжествующим взглядом: «Видишь, видишь, а ты ещё собираешься расстаться с нами!»
Дождь внезапно припустил, на улице потемнело. Фары автомобилей уже начали прокладывать жёлтые дорожки, дождевые капли вспыхивали в потёмках и тотчас исчезали, скоротечные, как секунды, отсчитываемые большими электрическими часами.
Стрелки часов показывали двадцать семь минут шестого.
— Краткое распоряжение… — сказал Аввакум, положив руку на трубку внутреннего телефона. Он старался не смотреть полковнику в лицо. — Разрешаете?
— Ну, конечно! — полковник развёл руками. — Распоряжайся! — Ему хотелось сказать. «К чему этот официальный тон, когда мы одни?» Но он промолчал.
Распоряжение действительно было кратким, о слежке за людьми из окружения убитого, который был известен органам в связи с его охраной.
Во дворе их ожидали две закрытые «Волги». В первой рядом с водителем сидел лейтенант Петров, благоухающий одеколоном, выбритый, как для свидания, в модной темно-синей болонье.
Обе машины подъехали к дому в стиле барокко в ту минуту, когда им навстречу на большой скорости показался темно-зелёный военный «газик» Затормозив, он проехался по мокрому асфальту, как на полозьях Когда он, наконец, остановился в десятке метров от входа в дом, из него проворно выскочил и моментально побежал к железной резной ограде молодой офицер — капитан инженерных войск.
Осмотр всего дома, полоски земли, отделявшей его от соседнего здания, обследование и фотографирование следов, вынос обоих трупов — все это закончилось лишь к семи часам вечера. За это время пришла племянница инженера, довольно высокая смуглая брюнетка с весёлыми глазами и плотно сжатыми, чересчур накрашенными капризными губами. Девушку сопровождал её жених Леонид Бошнаков, дирижёр эстрадного оркестра, на первый взгляд мужчина из тех, про которых говорят «Словно со страниц модного журнала сошёл». Это первое впечатление вытекало главным образом из шаблонности его элегантного костюма: короткий, но прямого покроя двубортный жилет, горизонтальная полоска платка над верхним кармашком пиджака, к синему костюму — галстук бабочкой в мелких жёлтых цветочках, пояс широкого, чуть ниже колен пальто, с вечно поднятым воротником — прикреплён под талией, и концы его небрежно свисают. Поэтому-то он и походил на «сошедшего со страниц модного журнала». Впрочем, в отличие от моделей, он был плешив, с неподвижными, немного насмешливыми глазами и с острым костлявым подбородком, свидетельствующим о сварливости и — кто его знает! — быть может, о чувственности. Или о врождённой артистичности.