Зал шумел, как море.
- Пусть не мешает! - кричали одни.
- Че катит на пацанку? - возмущались другие.
Ведущая опомнилась и добрым голосом сказала в микрофон:
- А хочешь, сама отрубишь ручки у кукол?
- Не-а,н возразила девочка, которая сидела на коленках лицом в живот, как свернувшийся ежик.
- Ну иди, поиграемся, иди, дура маленькая,н ласково сказала Валька и, с трудом нагнувшись, взяла девочку под локоток.н Иди, выиграешь, подарю тебе этих кукол, двух, хочешь?
- Хочу,н сказал ребенок себе в живот.
- И "мерседес"! - закричал в зале далекий папа.
- Да! - ответила Валькирия.
Зал захлопал.
Папа в семнадцатом ряду радостно потирал руки, переводя стоимость "мерседеса" в стоимость бутылок водки, спутался и вспотел от счастья.
А ведущая Валька, согнувшись, повела девочку к столику, на котором находились маленькая виселица и при ней музыкальный органчик с игрушечной табуреткой (рабочие так и не смогли отпилить скамеечку, плюнули и поставили орган рядом с виселицей).
Игорек окаменел, смущенно улыбаясь, а его мать, Шура-Шашка, в этот момент решительно сматывала бинты с головы, собираясь ринуться в бой вместо своего неумелого сына.
Она бы не отдала Барбей!
Вы что, трехкомнатная квартира!
Она сейчас пойдет и вырвет Барбей, вернет их Игорьку!
И в тот момент, когда Валькирия осторожно, вполголоса, учила девочку Женечку, куда поставить куклу Барби и куда накинуть маленькую петлю, Шура-Шашка наконец сдернула, поморщившись, последнюю повязку со своей больной головы и надела, шипя от боли, парик.
Трам-бамс! - и в первом ряду вместо помятой Шуры-Шашки засияла еще одна ведущая Валькирия, в таком же шелковом балахоне, с ярко-золо
той прической, с тем же слегка опухшим видом и в черных босоножках
(о, волшебный парик!).
А девочка своей тоненькой, как спичка, рукой доверчиво накинула петельку на шею Барби Маши (Барби Кэт она сунула за пазуху) и поставила куклу ногами на скамеечку.
Затем (шептала ей Валькирия) надо будет убрать табуретку из-под ног Барби, то есть отодвинуть вбок органчик со скамеечкой, и ей подарят обеих кукол!
- Хорошо? - по-доброму шептала Валька.
- Хаяшо,н отвечал ребенок.
Барби Маша стояла на скамеечке перед органом с петлей на шее, как партизанка в тылу врага.
Но ребенок не отпустил (на всякий пожарный случай) обещанную куколку, держал ее одной рукой крепко-крепко.
Скамеечка стала прогибаться под весом Барби Маши, маленькая защелка соскочила, пружинка освободилась, и органчик начал играть.
Он издал первый могучий рев, вздохнул и запел на множество голосов.
Под куполом зала засветился яркий свет, и все вздохнули.
Все замечтали, сердца у всех забились, глаза прослезились...
Дед Иван освободился от колдовства, встал и пошел к сцене.
Два неуклюжих лохматых ребенка преданно побежали следом за ним.
Туда же отправилась и мама Шашка, как две капли воды похожая на ведущую Валькирию.
Что касается самой Валькирии, то она тоже стояла и мечтала.
Она даже выронила из пасти свою вечную сухую корку (черствую корку науки).
В ее маленькой голове проносились видения - старый подвал, дружная семья ужинает коркой сыра... Мама-крыса в серых мехах, братья и сестры, пушистые и усатенькие, теплые и дружные... И вот уже это не мама-крыса, а сама Валька в серой шубе, бархатистая, пухлая, аккуратная, с чистым хвостом, кормит сыром своего сыночка Эдика (разумеется, это ее сын, как она раньше не догадалась), тоже чистенького, аккуратненького, бархатного, и все у них в порядке... Норка теплая, убранная, запасы есть - там мешок корок, там сало в пакете... Крупа "Артек"... Печенье "Юбилейное"... Сыр "Пошехонский"...
А люди - они несчастные... Им хочется и то, и другое, а жить дружно они не умеют... Надо дать им, сколько они пожелают, наколдовать - раз плюнуть... Вот сотни "мерседесов", вот гора телевизоров в упаковке... Вот ключи от квартир... Целый дом на триста квартир, всем участникам передачи по квартире... И той несчастной выгнанной невестке квартиру... И той старушке с инсультом - пусть ее возьмут из больницы, пусть она живет у дочери, и все будут рады, будут любить бедную брошенную ими бабушку... И тот ребенок-калека, пусть он встанет на ножки и идет с папой и с мамой, и будут они жить вместе... А тот несчастный, который уже год не спит, с тех пор как сбил на улице ребенка,н пусть он подарит им свою новую машину, ладно. И та бедная женщина, которая украла у него со шкафа деньги, потому что он год пил, ел и одевался за ее счет... она обнищала... и эта женщина тоже уже полгода не спит и боится - пусть она выйдет за него замуж, и тогда деньги останутся в семье...
Так мечтала Валька, а органчик играл, кипятясь и подпрыгивая, и число ключей и "мерседесов" росло на сцене, ящики с телевизорами громоздились один на другой.
И сама Валька давно уже тоже воплотила свои мечты в жизнь, она стала дородной крысой, превратила Эдика в крысенка и теперь хлопотала, устраивая новую жизнь в подвале телевидения, как раз под кладовой ресторана.
А Шура-Шашка раньше деда дошла до сцены и сказала:
- Выиграли все! И мы тоже!
И взяла себе ключи и положила их на капот "мерседеса".
И велела:
- Подходить по одному!н И туманно пояснила:н По семье на рыло!
Все ее поняли сразу.
Шура-Шашка, златогривая, в шелках, с опухшей рожей, была награждена ревом зала и аплодисментами.
Народ начал действовать незамедлительно, но, поскольку музыка играла, все встали в дружную, чинную очередь, рядами, и, говоря друг другу "спасибо" и "пожалуйста", смеясь от души, они подходили к Шашке и получали из ее рук ключи, машину и ящик с телевизором.
Как-то все так волшебно устраивалось, никакой давки и смертоубийства, но дед все никак не мог дойти до своей Маши Барби, которая почти висела с петлей на шее на табуретке и нежно улыбалась, а ребенок стоял на страже около виселицы, держа Барби за ножки и ожидая момента, когда можно будет спрятать обещанную куклу за пазуху.
Дед никак не мог дойти до сцены, потому что везде вилась очередь, а он-то не занял очередь, то есть не встал в ряд, а впереди себя никто никого не пропускал, такие дела.
А кричать и что-то доказывать (да не нужна мне ни машина, ни квартира, а мне нужна кукла Барби) дед не мог, ему было как-то неудобно.
Таким образом, дед Иван с неизвестно откуда взявшимися косматыми детьми, которые всюду преданно его сопровождали, был оттеснен в конец очереди.
Он стоял и смотрел, как все больше клонится кукла Маша в усталой руке ребенка, как шнурок натягивается на ее шее...
Он представлял, как больно и тяжело Маше, но ничего не мог поделать.
Он знал теперь, что она живая, и боялся, что она задохнется.
Сердце его больно билось в груди, горло пересохло.
Между тем органная музыка играла, вежливая очередь двигалась. Вот получили ключи от машины и квартиры родители больного ребенка, вот радостно повезли его в коляске... Вот он встал и, хромая, пошел ножками сам между папой и мамой...
А Шура-Шашка, испытывая страшное желание сорвать с себя парик или хотя бы почесать под ним больную головенку, тем не менее раздавала призы, радостно улыбалась и говорила какие-то вежливые фразы типа "Будем здоровы" или "Ну, поехали", которые помнила еще со времен своей застольной молодости.
Но сама она при этом зорко следила за растяпой Игорьком: он
даже в очередь не влез, а стоял и глупо шарил глазами, ища потерявшуюся мать.
"Чисто телок",н думала Шура, но позвать сына было некогда, а вот почему он сам не идет к матери, Шашка не врубалась.
Она же не видела себя со стороны, не знала, что выглядит, как принцесса цирка, в своих черных шелках и с золотыми волосами.
Игорек искал совсем другую Шашку - тощую, как вобла, такую же жилистую, беззубую и загорелую, причем забинтованную.