Джейми Макгвайр
Маленькие огоньки
Посвящается Иден Макгвайр, самому сильному человеку, которого я имею честь знать.
Пролог
Эллиот
Старый дуб, по которому я взбирался, был одним из множества дубов на улице Джунипер. Я выбрал конкретно этого древесного гиганта, потому что он рос прямо рядом с белым заборчиком — достаточно высоким, чтобы я смог использовать его в качестве опоры для шага к нижней ветке. Меня не волновало, что мои ладони, колени и голени уже поцарапались и кровоточили от острой коры и веток. Дуновение ветра, касающееся моих ран, напоминало мне, что я сражался и побеждал. Появившаяся на коже кровь меня беспокоила. Не потому, что я был брезгливым, а потому, что мне надо было ждать, пока она перестанет сочиться, чтобы не испачкать мою новую камеру.
Спустя десять минут я сидел прямо у ствола, а мой зад балансировал метрах в шести над землей на ветке, которая была старше меня. Кровь уже перестала сочиться. Я улыбался: наконец-то я мог хорошенько испытать свою камеру. Она не была совершенно новой, но это был ранний подарок моей тети на одиннадцатилетие. Обычно я видел ее только через две недели после моего дня рождения, на День Благодарения, но она ненавидела поздно дарить мне подарки. Тётя Ли ненавидела многое, кроме меня и дяди Джона.
Я заглянул в видоискатель, рассматривая бесконечные акры травы, пшеницы и плавные холмы. После заборов домов, распростертых по всей улице, где жила моя тётя, была импровизированная аллея. Две полосы от колес и полоса травы — вот и все, что отделяло задние дворы наших соседей от бесконечного моря пшеницы и рапса. Звучит однообразно, но когда солнце садится, и оранжевые, розовые и пурпурные цвета плещутся по небу, я убеждаюсь, что нет места более прекрасного.
Город Ок Крик не был абсолютным разочарованием, как говорила моя мама, но точно был близок к этому. Здесь должен был быть торговый центр, магазинчик TG&Y, аркада, теннисные корты и пешеходная дорожка вокруг одного из парков, но теперь на месте всего этого остались лишь пустые здания и заколоченные окна. Раньше мы приезжали сюда только на Рождество, но это было до того, как ссоры родителей стали настолько серьезными, что мама не захотела, чтобы я был их свидетелем. Похоже, летом они становились еще хуже, и я стал замечать, что солнцезащитные очки она перестала снимать даже дома. В первый день летних каникул, после целой ночи ссор с папой, мама отправила меня к дяде Джону и тете Ли. А приехав к ним, я узнал, что это был не короткий визит и что я остаюсь на все лето — распаковывая чемодан, я обнаружил множество вещей, что подтвердило это.
Солнце только начинало садиться, и я сделал несколько снимков, проверяя настройки. Тетя Ли не была слишком внимательна или нежна ко мне, но она достаточно сочувствовала мне, чтобы купить приличную камеру. Может, она надеялась, что я больше времени буду проводить снаружи, но это было неважно. Мои друзья просили игровые приставки и айфоны, и они магически появлялись. Я не очень часто получал то, что просил, так что камера в моих руках была более, чем подарком. Она значила, что кто-то слушал меня.
Звук открывающейся двери отвлек меня от заходящего солнца, и я увидел выходящих на задний двор и тихо разговаривающих о чем-то отца и дочку. Межчина нес в руках что-то маленькое, звернутое в одеяло, а девочка всхлипывала, и ее щеки были мокрыми от слез. Я замер, стараясь не дышать, опасаясь, что меня заметят, и я испорчу то, что должно было произойти. И в этот момент я заметил ямку возле ствола дерева и небольшую кучку красной земли возле нее.
— Осторожнее, — сказала девочка. Её волосы были ни то светлыми, ни то тёмными, а покрасневшие глаза заставляли зеленую радужку сиять.
Мужчина опустил маленький сверток в яму, и девочка начала плакать.
— Мне жаль, Принцесса. Арахис был хорошим псом.
Я крепко сжал губы. Смех, который я пытался сдержать, был неуместным, но все же меня забавляло, что похороны были у кого-то по кличке Арахис.
Задняя дверь хлопнула, и на улице показалась женщина, чьи темные кудри были собраны на затылке и распушились от влажности. Она вытерла свои руки о кухонное полотенце, висящее на талии.
— Я здесь, — сказала она, запыхавшись. Она застыла, глядя вниз в яму. — Ох, вы уже… — Она побледнела и обернулась к девочке. — Мне так жаль, милая. — Когда мать посмотрела на Арахиса, его маленькая лапка высунулась из детского одеяльца, в которое он был свободно закутан, и она, казалось, еще сильнее растроилась. — Но я не могу… Я не могу остаться.
— Мэвис, — сказал мужчина, обращаясь к жене.
Нижняя губа Мэвис задрожала:
— Мне очень жаль, — и она отступила к дому.
Девочка посмотрела на своего отца.
— Всё в порядке, папочка.
Он прижал её к себе:
— Похороны всегда были тяжкими для неё. Просто разрывали её.
— И Арахис был ее ребенком до меня, — сказала девочка, вытирая своё лицо, — Всё в порядке.
— Ну… мы должны выказать своё уважение. Спасибо, Арахис, что был так ласков с нашей принцессой. Спасибо, что стоял под столом и съедал ее овощи…
Девочка посмотрела вверх на отца, а он на нее.
Он продолжил:
— Спасибо за годы радости и преданности, и…
— Обнимашки по ночам, — сказала девочка, вытирая щеку. — И поцелуи. И за то, что лежал на моей ноге, когда я делала домашнюю работу, и за то, что всегда был рад видеть меня, когда я возвращалась домой.
Мужчина кивнул, взял лопату, прислоненную к забору и начал закапывать яму.
Девочка закрыла свой рот, заглушая плачь. Когда ее отец закончил, они постояли в тишине; затем она попросила оставить ее одну, и он согласился, кивнув перед тем, как вернуться в дом.
Она сидела рядом с земляной горкой, щипала траву и выглядела очень грустной. Я хотел посмотреть на нее через видоискатель и запечатлеть этот момент, но она бы услышала щелчок моей камеры, и я бы выглядел настоящим маньяком, так что пришлось отказаться от этой идеи и позволить ей поскорбеть.
— Спасибо, за то, что защищал меня, — просопела она.
Я нахмурился, дивясь, от чего Арахис защищал ее, и нуждалась ли она ещё в защите. Она была примерно моего возраста, и симпатичнее любой девочки из моей школы. Мне было интересно, что случилось с ее собакой, и как долго она живет в огромном доме, маячившем над задним двором и бросавшем тень через улицу на другие дома, когда солнце перемещалось на небе на запад. Меня беспокоило незнание, почему она чувствует себя безопаснее, сидя рядом со своей мёртвой собакой на земле, чем у себя дома.
Солнце исчезло из поля зрения, и наступила ночь, сверчки чирикали, ветер шумел листьями дуба. Мой живот начал урчать и рычать. Тётя Ли похоронит меня, когда я вернусь домой, пропустив ужин, но девочка всё ещё сидела возле своего друга, а я еще час назад решил, что не побеспокою ее.
Задняя дверь раскрылась, теплый желтый свет осветил задний дворик.
— Кэтрин? — позвала Мэвис. — Уже пора заходить, милая. Твой ужин остывает. Ты можешь выйти снова утром.
Кэтрин повиновалась, встала и пошла к дому, остановившись на секунду, чтобы посмотреть в последний раз на горку, прежде чем зайти в дом. Когда дверь закрылась, я попытался угадать, зачем она посмотрела туда — может, она напоминала себе, что это реально и что Арахиса больше нет, или, возможно, она в последний раз говорила ему «прощай».
Я медленно спустился вниз, убедившись, что прыгну и приземлюсь за пределами забора, оставляя свежей могиле достаточно пространства. Звук моей обуви, хрустящий при соприкосновении с камнями на аллее, заставил залаять несколько соседских собак, но я завершил обратный путь в темноте без каких-либо проблем — пока я не добрался до дома.
Тетя Ли стояла в двери со скрещенными руками. Сперва она выглядела взволнованной, но когда ее глаза нашли меня, в них мгновенно загорелся гнев. Она была в халате, напоминая мне, как поздно я вернулся. Одна седая прядь выделялась из копны её темных волнистых волос, заплетенных в толстую косу на боку.