Я облизываю губы, задумавшись над тем, что говорит папа.
— Но человек не в силах полюбить всех.
— Какой ты сегодня патетичный.
— Вот, например, я не в силах полюбить тебя, — фыркает папа.
— А хвастаешься, что умеешь врать.
— Не отбирай у человека последние иллюзии. Возможно, лишь они поддерживают его самооценку.
— Если твоя самооценка стоит на таком хрупком фундаменте, она подлежит сносу. А знаешь, что я могу, папа?
— Издеваться над старшими?
— Я могу сказать: я люблю тебя.
— Я могу сказать: О, Боже, как неожиданно, Франциск, ведь я ответственен за твое появление на этой земле.
Но в этот момент я как никогда ясно чувствую, что отец меня любит.
Он стоит, положив руку мне на голову, а я улыбаюсь, чувствуя, как солнце греет мне нос. Небо ясное и потрясающее, и я так люблю его, будто впервые увидел. И если однажды я добьюсь радио или телевещания, то обязательно придумаю себе ту самую фразу. С большой вероятностью, это будет что-то вроде: однажды мы все оживем для вечной жизни. Или, может быть: в мире больше хорошего, чем плохого, родные и близкие. Солнце смотрит на меня своим лимонным глазом, видевшим все дни до меня и увидящим все дни после. А я смотрю на него. И, честное слово, ничего лучше и быть не может.