-Дознание – это просто орудие на страже закона!
-Время меняется и надо орудие совершенствовать. Суд тоже орудие закона. А закон – король, - возразил Джонатан с ясностью и твердостью, из которой следовало, что он действительно много думал об этом.
-Но повесить все функции на Трибунал! Это и следствие и розыск, и пытка, и суд, и исполнение приговора… это сложно, сложно вынести все это!
-А слабые и не нужны, - фыркнул Джонатан. – Сильные должны править. В Совет входят лучшие. Лучшие должны уметь справляться с возложенными на них обязанностями.
Это был последний разговор перед роковой ночью, и в этот разговор Миран пришел в неистовый ужас, не ожидавший от ребенка разумных и жестких речей.
Которые признавал для себя правильными и разумными.
Но потом пробил ночной час, занялась над землей темнота, но сну не дано было свершиться. В половине второго в двери к Мирану лихорадочно постучали. Стук был нервным, резким. Слуга Мирана, отчаянно бранясь, поднялся с постели и прошел до дверей, чтобы спросить, какой ночной черт не дает сна в этот час, когда всякий добродетельный и не очень человек уже спит?
Но через минуту слуга уже сам тряс за плечо своего господина, а когда Миран открыл глаза, сообщил тревожно:
-Король болен!
И Мирана мгновенно оставил сон.
***
Миран замечал много раз, что Джонатан носит переживания в себе, прячет их в глубине своей души. Все метания и стычки хоронит в какой-то внутренней тюрьме, запирает на самый крепкий замок и никого к тому замку не пускает.
И это отозвалось для юного короля сейчас болью в груди, тяжелым дыханием, которое отдавалось где-то в левом боку, колючим ежом в желудке…
Призванный Целитель бодрыми пинками и не менее бодрою бранью выгнал столпившихся подле постели короля, который совсем потерялся в подушках, из комнаты и принялся осматривать больного.
А среди советников царило напряжение.
-А если он умрет? – задал роковой вопрос министр над Войной. – Наследников нет.
-Может, его отравили? – размышлял Дознаватель.
-Никто не умрет, никого не отравили. Король съел за ужин что-то не то, - увещевал всех Дипломат, но и сам нервничал и бледнел, кусал губы, волнуясь.
-Если что, править будем советом…- заявил осторожно министр над Финансами.
-Как равные? – ехидно осведомился Дознаватель.
И началась новая безобразная сцена, в которой не участвовал только Миран, предпочитая ходить взад-вперед перед покоями короля, словно это могло чем-то помочь. его сейчас не тревожила власть, передел ее у трона, в случае смерти короля. Он думал о ребенке, который не вынес всего напряжения, скопившегося подле него и слег с болезнью.
Он видел только ребенка. Ему было плевать на все остальное.
Появление Целителя произвело такое же оживление, как и дождь в засушливый сезон. Миран, не видя никого, растолкал всех советников локтями и спросил, хватая за руки Целителя:
-Ну?!
Целитель молча вывернулся и вздохнул:
-Это несправедливо, когда на человека сваливается такая ответственность.
-Говори! – прорычал Миран.
-Я не бог, - покачал головою Целитель, - я не на все способен. Понимаете, сердце здорового человека…
Он что-то говорил, изображал руками, но Миран понял только одно – конец.
-Конец династии! - выдохнули слева.
-Конец короне, - прошелестело справа.
-Править будет совет…
Это конец ребенку – так решил для себя Миран. Не помня себя, он оттолкнул Целителя так, что тот упал, потеряв равновесие и так и остался сидеть, сломленный несчастной своей долей и всей той виной, что привычно возлагают люди, испытывающие горе на тех, кто не сумел излечить.
Но не всякая хворь отступает от лекарств. Горю, конечно, этого не объяснишь, но…все же!
***
-Ты не плачь, я уже все знаю…- дыхание Джонатана было хриплым, но когда он увидел вломившегося в его покои Мирана, то даже попытался улыбнуться. Но голос все равно оставался тихим, лицо серым, а из груди рвалось странное хриплое дыхание, как будто бы ропот неизвестного существа, хищного и жестокого.