– Я уже здесь.
– Где?
– В Ларчмонте.
– А-а-а… а я решила, ты хочешь предупредить, что уезжаешь в Ларчмонт.
– Но ведь когда я писал тебе записку, я же еще только собирался уехать, верно? Я-то ведь еще был там, а не здесь!
– О! – откликнулась Жанетт, немного поколебалась, потом недовольным тоном произнесла:
– Вот поэтому-то я и ненавижу разные записки!
– Ладно, проехали. Так вот, я скоро вернусь, но сначала мне придется заскочить ненадолго в Гарлем, взять кое-какую работенку, так что дома буду во второй половине дня – О'кей! – откликнулась Жанетт. – Мы идем куда-нибудь?
– А тебе хотелось куда-нибудь пойти?
– Не знаю. А какой сегодня день?
– Среда.
– Среда… но в среду же Беверли…
– Вовсе нет – в понедельник.
– И в среду тоже! Ой, Бен, только не спорь!
– Ладно, так что ты решила?
– Не знаю, – протянула она, – надо подумать. Да и потом, все равно покажут еще раз, верно?
– Ладно, я еще позвоню.
– Пока, – ответила она и повесила трубку. Бенни аккуратно положил трубку на рычаг, позволил себе еще несколько восхитительных минут понежиться в мягком кожаном кресле, затем решительно встал и направился к дверям кабинета. Он был уже в холле, когда вдруг заметил Нэнни – она как раз вошла в дом, держа в руках почту. Бенни вдруг заметил, как у нее дрожат руки.
– В чем дело? – резко спросил он.
Нэнни будто онемела. Молча протянула ему охапку писем и бумажек. Бенни подхватил всю эту кипу и быстро проглядел: счет из электрической компании, еще один – из Клуба едоков, и еще – от «Лорда и Тэйлора», открытка с яркой картинкой…
Он поспешно перевернул ее и прочел:
«Дорогая Нэнни!
Ну вот мы и приехали. Наконец-то мы на Капри. Можешь сама убедиться, как тут красиво! Пользуемся случаем немного поболтать на родном итальянском (ха-ха!), но скучаем по твоему изысканному английскому. Хорошенько приглядывай за маленьким Льюисом. В конце месяца увидимся.
Бенни недоумевающе пожал плечами. Открытка как открытка, все ясно и понятно. Если не считать обещания Гануччи вернуться в конце месяца (надо надеяться, к этому времени маленький негодяй все-таки вылезет из гаража, или где он там еще прячется!), Бенни никак не мог понять, что могло так потрясти Нэнни. А в том, что она была либо сильно напугана, либо расстроена, не было никаких сомнений. Бессильно прислонившись спиной к входной двери, девушка застыла, как изваяние, одна трясущаяся рука прижата ко рту, в темных глазах – ужас. Бенни бросил взгляд на последний оставшийся в руке конверт. Странное письмо, невольно подумал он. Такое редко найдешь в утренней почте – ни марки, ни адреса, ничего. Вскрыв его, Бенни вытащил листок бумаги, осторожно развернул и увидел вырезанные и наклеенные на бумагу слова. Поморгав, он прочел:
«Ваш сын у нас в руках. Мы согласны вернуть его, если получим взамен 50 000 долларов. Приготовьте деньги как можно скорее! Скоро мы дадим вам знать».
– Боже ты мой! – ахнул Бенни.
Глава 2
ГАНУК
На боковой улочке, идущей в сторону от базарной площади в Неаполе, за столиком в компании двух мужчин, старавшихся объяснить ему подробности какой-то сложной финансовой махинации, сидел Кармине Гануччи. Одного из его собеседников звали Джузеппе Ладрунколо, другого – Массимо Труффаторе.
Ладрунколо на вид было лет шестьдесят пять, лицо его украшали длинные, закрученные вверх усы, похожие на велосипедный руль, которые он осторожно вытирал рукой после каждого глотка красного вина. На нем был костюм в полоску и белая рубашка без галстука. Труффаторе выглядел куда более элегантно. Ему было уже за сорок. Племянник Ладрунколо со стороны матери, он считал себя законодателем моды и самым шикарным мужчиной не только в Неаполе, но и во всей южной Италии. (В Сицилии ему, правда, бывать не доводилось.) Сейчас на нем был темно-коричневый костюм из акульей кожи, бледно-зеленая рубашка, желтый галстук, желтые носки с зелеными стрелками и коричневые с белым туфли. Как и у дяди, глаза у него были темно-карие, а волосы почти черные. Но, в отличие от Ладрунколо, Труффаторе был чисто выбрит, жесты его были скупыми и осторожными – поднося ко рту стакан с вином, он брал его лишь двумя пальцами.
– Не уверен, что все правильно понял, я имею в виду детали, – сказал Гануччи. Он был явно раздражен – вместо того чтобы забыть о делах и хорошенько отдохнуть, ему пришлось приехать в Неаполь. И если Ладрунколо и Труффаторе ему просто не нравились, то Неаполь он ненавидел всей душой. В Неаполе когда-то давно родился его отец, у которого в свое время хватило ума смыться оттуда, как только ему стукнуло четырнадцать. Ладрунколо и Труффаторе выдворили из Штатов за чересчур бурную деятельность. Правда, с тех пор немало воды утекло, но это не меняло того прискорбного факта, что обоим пришлось вернуться в Неаполь, когда в Италии было полным-полно чудесных мест. По мнению Гануччи, на такое способны только слабоумные идиоты. И, что самое неприятное, от них воняло.
– Все очень просто, – сказал Труффаторе.
– Да? Ну, тогда объясните, – проворчал Гануччи.
– В нашем распоряжении находятся десять тысяч шестьсот шестьдесят пять серебряных образков, – сказал Труффаторе. – Каждый весом примерно три восьмых унции.
– Великолепно, – проворчал Гануччи, – и что с того?
– С восхитительным изображением Девы Марии на каждом, в плаще, покрытом синей эмалью, – продолжал Труффаторе.
– Замечательно, – буркнул Гануччи.
– И мы бы хотели отправить все эти десять тысяч шестьсот шестьдесят пять серебряных образков морем в Нью-Йорк, в «Новелти энд сувенир компани», что на углу Бродвея и Сорок седьмой улицы.
– Так отправьте, – отрезал Гануччи. – Что такого криминального в том, чтобы отправить чертову бездну серебряных образков в магазин новинок?! Никаких сложностей, пошлина будет ничтожной, все легально! Какого дьявола вы тратите мое время?
– На самом деле эти медальоны золотые, – понизив голос до шепота, сказал Ладрунколо.
– Так вы же только что сказали, что они серебряные?!
– Только сверху. Под тонким слоем серебра внутри золото.
– Это дело другого рода, – проворчал Гануччи. – И сколько же в этом случае будут стоить эти ваши десять тысяч шестьсот шестьдесят пять медальонов?
– Курс золота на сегодняшний день тридцать пять долларов за унцию, – ответил Труффаторе. – Само собой, это не совсем обычное золото, так что мы готовы скинуть немного.
– Само собой, – кивнул Гануччи. – И сколько же они будут стоить, эти ваши медальоны, с учетом вашей скидки?
– Ну, мы подсчитали, что четыре тысячи унций…
– И что?.. – нетерпеливо буркнул Гануччи.
– Сорок девять миллионов шестьсот тысяч лир – наше последнее слово.
– В долларах, – возразил Гануччи, – это мое последнее слово!
– Восемьдесят тысяч долларов.
– А откуда у вас это самое золото? – спросил Гануччи.
– Из Банко ди Наполи, хапнули всего месяц назад. Мы поехали туда забрать двенадцать тысяч наличными, да и прихватили его. – Труффаторе пожал плечами. – Когда брали из сейфа денежки, увидели прямо на полке десять золотых слитков, представляете? Ну, мы их и взяли, не оставлять же, в самом деле, такое добро?!
– А потом переплавили, – вставил Ладрунколо.
– И велели сделать эти самые образки, – продолжал Труффаторе. – А теперь их надо переправить в Нью-Йорк. Это вроде как оплата.
– Оплата? За что?
– За груз жемчужных белил, который нью-йоркская контора «Новелти энд сувенир» заказала для нас в Японии.
– Не много ли за жемчужные белила, а?
– Не много, если учесть, что внутри было три с половиной килограмма чистого героина, который мы планировали распродать мелкими партиями прямо здесь, после того как получим груз.