Глава 3
– Было это этим летом. Каждый день Фёдорыч ходил в поле смотреть за пшеницей. Очень уж он её берег, да всё не мог налюбоваться ею. Хороша поросла пшеница в этом году! Да при такой заботе иначе и быть не могло – тихо, словно по секрету, рассказывала тётя Зина.
* * *
– Подожди, мама, – прервал рассказ Витя, – ну ни за что не поверю, что можно так любить поле, что и налю… набо…наболюваться на него не можешь. Разве можно любить поле больше всего на свете?
– Ну что ты, сынок. Всякое в жизни бывает. Не забывай, что все мы разные, и очень-очень нравиться нам тоже может все что угодно. Я тоже всегда любила поле. Тишь и благодать. Идёшь мимо, смотришь на колыхающиеся из стороны в сторону колоски, которые словно приветствуют тебя. А на душе разливается такое тепло! Не передать словами. Иногда, когда ветер разбушуется, то по полю начинают плыть рыжие волны. Поле очень звучно. Оно подпевает ветру и работягам, что мелькают меж колосьев. Частенько я встречала там перепёлок, которым поле тоже подпевало вечерами. А ещё поле всегда меня понимало. Оно знало все мои радости и печали. Я прибегала в его тёплые объятия, ложилась на землю и делилась всем. А оно рассказывало мне о моих предках, которые трудились на этой земле. Оно показывало мне разных букашек. Поле нежно гладило меня по спине своими колосьями. Поле любило меня так же, как я его. К августу колосья склонялись над землёй. Это они говорили «спасибо» солнцу, которое грело и освещало их всё лето, и земле, которая их питала. Поле просторно и красиво. Оно доверяет нам тайны. Нужно только научиться слушать и понимать его. А Ефим Фёдорович любил поле еще сильнее. Оно было всей его жизнью. Так, что? Рассказывать, что было потом?
– Да, давай скорее дальше! – с нетерпением воскликнул Витя.
* * *
Рассказ тёти Зины продолжался:
– Фёдорыч ведь души не чаял в поле. Всё что-нибудь да делал для него с самой посадки весной и до сбора. Он же и прикатывал, и бороновал, и подкармливал. Кажется, не будь у него животинки дома, он бы всё и жил на поле. Но вот ведь напасть, заболел Фёдорыч, слёг аж на семь дней. Всё говорил он, что некогда ему лежать, работы, мол, полно. Но с кровати он встать не мог, уж больно сильно прихватила его болячка. А как только оклемался, так сразу побежал на поле. Да видать прогневался на него Полевик и наслал на него дремоту. Проснулся Фёдорыч лишь к вечеру. Глядь, а пшеница вся головы склонила. Понял он, что это дух лугов да поля ему знаки подаёт. Решил, что нужно его задобрить да поднести подарочек. Пришёл на следующий день Федорыч на поле, поработал, а к обеду, после того, как поел сам, бросил кусок хлеба через плечо для Полевика. Но всё равно напустил на него дух дремоту. Снова проснулся Фёдорыч лишь к вечеру. А как собрался домой, оставил на поле ещё пару яиц. Долго его тогда мучал Полевик, каждый день насылал на Фёдорыча сон. А тот оставлял всегда на поле пару яиц в дар духу полей.
– Ну чего же здесь такого? – спросила бабушка, – Фёдорыч – молодец, всегда он любил матушку-природу. А Полевик его все ж видать простил, ведь пшеница-то была наилучшая на жатве.
– Ой, Шурка, всё-то у тебя всегда хорошо…– пробубнила тётя Зина.
– Так, а чего ж думать о плохом, когда можно о хорошем? – посмеялась бабушка Шура.
– А как же не думать то, когда вся природа, духи её идут против нас? – в ужасе спросила тётка.
– Эх, Зинка, Зинка… Они не идут против нас. Они оберегают себя и то, что их окружает. Учат нас. И если мы будем относиться к ним с добротой, то и они ответят нам тем же. Помнишь Агафью? – ответила бабушка.
– Как же её-то и не помнить! Приехала, городская – сразу по ней было видно, тощая и вид-то такой болезненный. Но красавица, чего уж лукавить, – произнесла тётя Зина.
– Ну, так вот. В то лето, когда она первый раз к нам приехала, ребята потащили её посмотреть на озеро. Очень ей полюбилось оно. Тихо там было и спокойно. Агафья говорила, мол, вода её завораживала. И в день своего отъезда она тоже наведалась на пруд, попрощаться. Только пришла и увидела на берегу бьющуюся рыбу. Ни капли не раздумывая, она схватила её и бросила в воду. Искупнулась в последний раз, и так ей хорошо стало после этого купания. Казалось, все болезни просто спали с неё. Спустя четыре года она приехала снова. Встретились мы с ней у того самого озера. Агафья тогда много всего сказала. Думалось ей, что вода теперь словно защищает её. И легче Агафье становилось, даже когда просто умывала она лицо. Вот так-то вот. Понимаешь Зинка, как ты относишься – так и к тебе. Мы же люди, что? Привыкли только брать, а отдавать за нас кто будет? Нам кажется всегда, что правы только мы…– рассказала бабушка.
– Ох, может ты и права, Шурка, – задумчиво протянула тётя. – Ой, чего-то мы с тобой заболтались! Побегу я. А то, так и на меня домовой обидится.
* * *
– Ох, мам, ну баба Шура и тётя Зина и болтливые! – зевнув, проговорил Витя, – я даже слушать устал!
– Знаешь, Витя, бабушка Шура всегда говорила очень мудрые вещи. Но я тоже всё пропускала мимо ушей. И мне казалось, что говорят они совсем не нужное, а ерунду какую-то. Поняла я все её премудрости только тогда, когда столкнулась с этим сама.