«К черту такую жизнь!.. Но куда деваться? Уехать за границу? А кто меня туда пошлет? Государство? Вряд ли меня примут даже в Народный театр. Они правы: нас губят скитальческая жизнь и беспрерывные выступления... Когда-нибудь мы надоедим и провинции, а тогда будем кричать: «Искусство погибло. Болгария — мачеха для артистов». Придется тогда в поисках куска хлеба бродить по медвежьим углам и ставить военные или патриотические пьески... Не могу! Уеду домой, продам все, что у меня есть, стану простой работницей, займусь воспитанием ребенка. Довольно играть роль! Ведь что получается: на сцене я — нежная мать, а в жизни — женщина, покинувшая свое дитя. Хочу стать человеком. Уеду сегодня же.— Роза отшвырнула коробку с гримом.— Даже с мужем помирюсь. Он не хуже других... А я-то, глупая, воображала, будто он один такой».
Жизнь многому ее научила.
Мужчина! Это животное, зверь! Одинаково жадный, грязный, жестокий — и в модном сюртуке и в домотканном кафтане, кем бы он ни был — интеллигентом с университетским дипломом или полуграмотным мужиком.
Порой она жалела, что родилась женщиной, была сама себе противна.
Как оскорбляли ее циничные взгляды прохожих на улицах! А в гостиницах? Стоило ей поселиться в гостинице, как подозрительные типы принимались шмыгать по коридору, стараясь дать ей понять, что она им понравилась. И они смотрели на номер над ее дверью с таким видом, словно боялись только, как бы не перепутать ночью и не толкнуться в другую дверь, а все остальное для них нипочем.
«Подлые твари!»
Но вот в памяти ее возник светлый образ.
Однажды ею увлекся молодой, красивый, элегантный магистр. И она полюбила его; полюбила во второй раз в жизни, со всей силой женщины, жаждущей прочного счастья.
Роза воскресла духом и уже подумывала, а не бросить ли театр.
Но вот как-то раз вечером влюбленные сидели на диване в его квартире, и магистр, осмелев, обнял ее.
Она не рассердилась, только нежно сказала ему:
— Не спеши, милый... после...
— Когда же?
— Когда я стану твоей женушкой...
Таких слов он от нее не ожидал. С тех пор она его больше ни разу не видела.
Это оскорбило ее больше, чем гнусное предложение богатого старика.
«И на сцене и в жизни мы существуем только для развлечения других».
В уборную ее вошло несколько сослуживцев.
— Много ли публики?
— Чудо что такое! Зал переполнен, ставят приставные стулья.
Появился антрепренер.
— Лучева, почему вы не одеваетесь? — В его голосе звучал укор.
Роза ничего ему не ответила.
— Чего вы ждете?
— Я не буду одеваться.
— Что это значит? Почему?
— Не буду играть.
Артисты уставились на нее в изумлении.
«Что с ней? Сошла с ума или шутит?»—думали они.
— То есть как не будете играть?
— Надоело мне все!
— А полный сбор? Половину его мы уже съели,— ведь я роздал авансы; вы тоже получили деньги.
— Я их верну.
— Вы их уже истратили... Да и наконец — это же скандал! Вы подписали контракт!
— Подавайте на меня в суд, но играть я больше не могу! Мы глумимся и над публикой и над собой. Мы не артисты, а голодные паяцы.
— Если так, мне придется застрелиться в кассе. Ведь мы задолжали в гостинице, в столовой, в магазинах.
Антрепренер в отчаянии убежал на сцену, где уже стояли декорации первого действия, и опустился в кресло.
Он всегда боялся, как бы Лучева не полюбила кого - нибудь по-настоящему или не убежала с каким-нибудь богатым стариком.
В последнее время она сделалась какой-то странной.
Первый любовник робко вошел в уборную Розы:
— Госпожа Роза, вы от нас уходите?
— А вам что до этого?
— Вы хорошо знаете, что...
— Я ничего не хочу знать. Оставьте меня в покое!
Молодой человек смутился и вышел.
К Лучевой подошел старейший артист труппы:
— Нельзя так! Если вы нас покинете — театр погиб. Зачем обманывать себя? Без вас мы — ничто.
Вместо того чтобы утешить старика, она рассердилась:
— Что такое я? Уж не хотите ли вы сказать, будто публика приходит в театр только ради меня? А? Театр это или...
Она дрожала от гнева.
Ее окружили сослуживцы.
— Успокойтесь...
— Так нельзя. Что же мы будем делать?
— Я только что собралась послать матери деньги,— зима, а старушка сидит без дров.
— А я собирался купить себе пальто.
— Мы с голоду умрем!
Нищенские костюмы, изможденные лица, умоляющие голоса — все это ее растрогало. Ей стало больно от мысли, что из-за нее пострадает столько людей...