Но она не успела ответить — навстречу им шел управляющий имением. Остановившись, он что-то шепнул на ухо Саше.
— Извини, Линочка, очень важное дело. Я отлучусь ненадолго. Иди в комнаты, я скоро вернусь.
И он ушел вместе с управляющим.
Спустя полчаса Саша вернулся. Лины в вилле не было. Он обошел все комнаты — никого. Искал ее в саду, в парке, на полянке, но тщетно. Тогда он стал громко звать ее. Никто не ответил, только эхо злорадно повторяло ее имя.
Он спустился к морю. Волны беззаботно ласкали безлюдный берег. Страшная мысль промелькнула в мозгу влюбленного.
«Нет! Это невозможно!..»
Взволнованный тяжким предчувствием, он побежал обратно и вскоре встретил садовника.
— Ты не видел барышни?
— Она ушла; вышла на шоссе.
— Ничего не говорила?
— Только спросила, чья это вилла.
— А ты что ответил?
— Что это вилла вашего брата.
У Саши потемнело в глазах.
Сам того не заметив, он вышел на шоссе. Дорога тянулась ровная, длинная.
Лины не было. Лишь где-то вдали мелькала черная точечка. Но мало-помалу и она слилась с горизонтом.
«Конец! Еще один живой труп».
Он вернулся, прошел мимо виллы, добрался до полянки и сел за стол.
Равнодушно рокотало море.
Он спокойно следил за бегом волн, а мысли его мчались по шоссе, гнались за исчезнувшим милым образом.
Может быть, наступит день, когда он возьмет себя в руки, но сегодня он испытывал мучительную душевную боль. Лина унесла с собой частицу его души. В эти минуты ему казалось, что если б он и вправду убил брата, он не страдал бы так тяжко.
МАТЬ
— Полегче... Дайте носилки!
Больную положили на носилки и понесли.
Она увидела, сколько вокруг нее народу, и от стыда закрыла глаза.
Носилки внесли в сад.
Со скамеек повскакали женщины в больничных халатах.
— Бедняжка!
— Такая молоденькая — и уже мать!
— А кто виноват? — вмешался кто-то из мужчин.
— Помолчал бы лучше! Много вы понимаете в таких делах... У вас одно на уме...
Близкие новенькой что-то рассказывали окружившим их женщинам.
Те недоверчиво покачивали головой.
Когда больную унесли, в коридоре раздались негодующие голоса, словно в больницу привезли чумную.
— А еще девица!..
— Хотела выйти замуж за одного... а от другого...
— Добивалась его...
— Пресвятая богородица!.. В наше время этого не бывало!
Возмущение охватило и ту палату, куда положили новую больную. Некоторые больные даже не хотели оставаться в одной палате с нею.
В дверях показался полицейский.
— Пришел ее стеречь!
— Мы небось не рожали под надзором полиции!..
Больная ничего не слышала, ничего не видела. Она так страдала, что не чувствовала людской злобы.
Вот в какой обстановке она стала матерью.
Первый писк ребенка, первый жалобный плач ее доселе скрывавшегося в ней детища придал ей смелости.
Теперь у нее и среди чужих было свое, близкое существо. Она была уже не одна.
В тени под деревьями расположилось несколько больных женщин; к ним подсел мужчина.
— Да,— проговорила одна больная,— не случалось такого в наше время...
— Какое еще там ваше время? Что ваше время, что наше — все равно,— возразил мужчина. (Он был крестьянин.) — Чего ты взъелась на девку? Или забыла, как сама в чулан бегала?
— В какой чулан? У нас никаких чуланов не было.
— Может, теперь снесли, а в наше время были...
— И не грех тебе? Старуху обижаешь!
— В те годы она была не старше той, которую сюда принесли.
Женщины прикусили языки. Они поднялись и молча стали расходиться по своим палатам.
Обиженная, насупившись, плелась за ними. Она отказывалась верить, что дома у нее и сейчас есть чулан. Однако она ясно представляла себе этот чулан... там...
— Тут, чего доброго, свихнешься! — плюнула она.
Успокоившись после перенесенных мук, молодая мать задумалась. Ей невольно припомнился весь ее короткий жизненный путь.
Она работала поденщицей на фабрике, недавно построенной в городе, и жила вместе с матерью. Зарабатывала только она и потому чувствовала себя хозяйкой в доме.