На днях Генко Михов навсегда распростился с казармой, в которой оставил свой зуб. Этот зуб Генко никогда не забудет, будет помнить его до гробовой доски. И если когда-нибудь состоится страшный суд, Генко предъявит иск за зуб. Да Генко и не мог избавиться от мысли о зубе: ведь стоило ему вымолвить слово, как язык его попадал в пустое место, где когда-то был зуб, и напоминал о том, что случилось...
Генко был добрый малый, кроткого нрава, однако в душе его таилась лютая ненависть ко всем офицерам, и он ненавидел даже офицерских жен и детей. Еще находясь на военной службе, он иной раз в минуты мечтательного настроения воображал, что в один прекрасный день сделается депутатом парламента и тогда распустит всю армию. Мечтал он об этом не потому, что заразился какими-то идеями, вовсе нет: просто ему хотелось отомстить военщине за выбитый зуб.
С каким злорадством вошел он после увольнения в запас в первоклассное кафе, битком набитое офицерами! Генко сел за столик в самом центре зала и громко (чтоб все слышали) заказал кружку пива. «Ну-ка, попробуйте меня спросить, как я посмел сюда явиться!» — говорили его глаза.
Первые дни Генко просто не знал, куда бы ему пойти, что бы такое сделать, чтобы все люди видели, как он счастлив, что избавился от всякого начальства. Он подумывал даже о том, что не плохо было бы напечатать в какой-нибудь газете рассказ о выбитом зубе. «Вот только бы найти человека, который сумел бы побойчей расписать всю историю и все фамилии пропечатать, чтобы им, подлецам, до смерти не забыть, черт бы их побрал!»
Но вот миновала неделя, другая, и Генко, пожалуй, уже насытился свободой; он снова привык ходить куда угодно и делать, что хочется, и уже начал подумывать: а не пора ли начать искать работу? В казармах у него подобных забот не было! Появится лишний грош — он выпьет, повеселится, приволокнется за кухаркой. Генко был тертый калач; своим дамам он дарил подарки и считался первым кавалером среди солдат всего военного городка. Одну служанку даже уволили из-за него: хозяйка застала ее вместе с отважным Генкой в гостиной. Генко до сих пор помнит растерянную физиономию барыни, но не может вспомнить, как он выбрался из этого дома...
Сейчас Генко волей-неволей вынужден был признать в глубине души, что у солдата есть одно замечательное преимущество: ему не надо бороться за кусок хлеба; на вечерней поверке прочитаешь молитву «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», и господь бог преподнесет тебе не только хлеб, но и суп и кашу. Штатским хуже, им трудно получить работу, а найти постоянное место и думать нечего. Куда деваться Генке с его двухклассным образованием, если даже люди, кончившие гимназию, бродят, как и он, в поисках работы.
Правда, у Генки была крыша над головой,— дядя не собирался выгонять его из своего дома; да и у отца Генки было в провинции маленькое хозяйство. Но... старик и сам-то еле-еле сводил концы с концами, а Генко за время службы в армии привык и покутить, и поухаживать, и побренчать в кармане деньжатами. Впрочем, он и сейчас не требовал от жизни многого: он не прочь был бы стать рассыльным или наняться к какому-нибудь богачу ухаживать за садом и лошадьми; на худой конец пошел бы даже в извозчики. Генко не хотел только снова браться за кустарное ремесло и особенно за свое прежнее — портновское дело. Но, увы, он очень скоро убедился, что Болгария не нуждается ни в рассыльных, ни в извозчиках и, как это ни грустно, почти не нуждается и в нем, Генке. А тут еще дядя принялся его попрекать: «Почему сидишь сложа руки? Лентяй, не выйдешь ты в люди!»
Вот почему, хочешь не хочешь, пришлось Генке взять в руки своих старых «друзей» — иголку и ножницы. Одно утешало его, когда он поступил на работу к одному известному в городе портному: свое дело он знал так хорошо, что даже сам Найман, по его словам, готов был вместо вывески повесить над входом в свою мастерскую костюм, сшитый Генкой.
Новый хозяин с первых же дней понял, что Генко будет ему отменным и дешевым помощником. Все заказы, требовавшие особо мастерской работы, он поручал только ему. Хотел было передать ему и заказы офицеров, но Генко категорически заявил, что он охотнее лишится еще одного зуба, чем станет обшивать этих «разбойников». Тщетно грозил хозяин выгнать его, тщетно обещал платить ему лишние тридцать стотинок за каждую пару офицерских штанов — Генко не уступал.
«Вот дал бы тебе кто-нибудь из них по зубам, поглядел бы я, согласился бы ты их обшивать или нет!» — думал Генко.
Немудрено, что хозяин прямо остолбенел, когда однажды увидел, что Генко приметывает красный кант к офицерским брюкам. Он удивился еще больше, когда Генко сказал: