И перед Джиованни всплыло милое, добродушное лицо покойного, уверенного в своей правоте. «Что-то поделывает сейчас Мариетта? — подумал он.— Три года мы с ней не встречались». И в его памяти вновь воскресла гостиная в доме Паладини, рояль, за роялем — он и она. Она играет, он поет.
— Джиованни, ты станешь великим артистом!—слышит он голос девушки.
— Не верю, Мариетта; в нашем роду таких случаев не бывало.
— А если все-таки станешь, ты забудешь свою Мариетту?
— А если не стану, Мариетта меня разлюбит? Будет искать другого певца, великого?
— В нашем роду так не поступали,— отвечала она и нежно обнимала застенчивого Джиованни, хотя он не был ни известным, ни великим.
И вот предсказание старого Паладини начинает сбываться. Пьетро оказался «настоящим» итальянцем. А у Мариетты, наверное, уже есть другой Джиованни. «Где-то она теперь?»
В комнату вошла Лаура и прервала его воспоминания:
— Мечтаете, синьор Джиованни?
— Задумался, Лаура, вспомнил родной город, близких, детство...
— Родной город, детство... Да, помню, и Пьетро был маленьким. Красивый он был тогда. Кто бы поверил теперь...
Пришел Пьетро, и они сели ужинать. Настроение у профессора было хорошее. Говорили о Гиацинте, о Джиованни, об их будущем. Впервые Джиованни почувствовал сладостное предчувствие славы, более сладостное, чем поцелуй женщины.
В тот вечер он заснул безмятежным сном младенца. Ему снились опера, публика, цветы, овации. Он вышел на сцену. Рядом с ним был Пьетро. Паладини поднес ему, венок, а высокопоставленная дама бранила миланских профессоров.
Против озера, возле отеля «Красивый берег», остановился автокобиль. Шестидесятилетний старик с густыми волнистыми, совершенно белыми волосами, в сюртуке и мягкой широкополой шляпе, легко соскочил на тротуар и сказал:
— Приехали, маэстро Паладини!
Маэстро лениво поднялся с сиденья, вышел из автомобиля и повернулся к озеру.
— Пьетро, сколько времени прошло после нашего первого приезда сюда?
— Ровно два года.
Публике было известно по газетам и афишам о прибытии Паладини, некоторые знали его по фотографиям,— вот почему группа любопытных собралась перед отелем и остановилась на почтительном расстоянии от артиста.
— А Монблан меня сегодня не встречает? — заметил Паладини.
— Он рассердился на вас за то, что вы его забыли,— ответил кто-то.
Паладини усмехнулся и приподнял кепи в знак благодарности за лестный комплимент.
Публика была польщена.
— Да здравствует маэстро Паладини!—закричали вокруг.
Паладини еще раз приподнял кепи и вместе с Пьетро вошел в отель.
Немного погодя Паладини появился на балконе. Спокойная, чистая гладь озера ласкала его взор.
«Два года! А кажется, будто это было вчера. Где-то она теперь?»
К двери подошел Пьетро:
— Маэстро мечтает?
— Нет, вспоминаю.
— Кого? — лукаво спросил старик.
— Не шути. Видишь вон ту скамью? Там мы расстались.
— И там же встретитесь с другой.
— Только не здесь. Осквернить память о ней? Никогда! Ты знаешь, что я искренне любил ее.
— А Мери?
— Мери? Мери — это другое дело.
— И новая будет совсем другой.
— Нет!.. Не надо было останавливаться в этом отеле. Завтра же утром уедем в Мюнхен.
Паладини вернулся в комнату. Пьетро пошел звонить по телефону, потом уехал в оперный театр. Вернувшись, он отыскал официанта.
— Вы знаете, кто со мной приехал?
— Синьор, я итальянец, а маэстро Паладини прославился на весь мир.
— Прекрасно! Сразу видно, что вы благородный человек. Маэстро Паладини действительно прославился на весь мир. Но не это важно. Важно то, что вы — благородный человек, и как таковой, скажите мне: маэстро вызывал вас в мое отсутствие?
— Нет.
Пьетро впился глазами в официанта.
— Лжете!
— Синьор!
— Скажите, сколько вы хотите?
— Я себя не продаю.
— Но торгуетесь... Зачем вас вызывал маэстро?
— Я не лгу. Он меня не вызывал, он сам ко мне пришел.
— Что он заказал?
— Бутылку коньяка.
— Подали?
— Не успел.
— И не подавайте, если хотите быть в приятельских отношениях с моим кошельком. Помните, что я плачу щедро.
Пьетро прошел к Паладини и, оглядев его, обрадовался.
Маэстро сидел хмурый. Значит, официант сказал правду.