Вернувшись в кабинет, Пьетро достал из ящика пакетик, откупорил бутылку и, словно приготовляя лекарство, всыпал порошок в вино, потом снова сел за фортепьяно.
Зазвучал «Реквием» Моцарта. Пьетро показалось, будто душа его отлетает к теням его великих учителей.
Доиграв «Реквием», Пьетро навсегда захлопнул крышку фортепьяно.
В комнату вошел Паладини.
Он был в превосходном настроении. Мысль о том, что они уезжают, что скоро он встретит новых людей, новых женщин, вновь пробудила его задремавшие было желания. Неаполь, где жизнь течет так тихо и однообразно, ему опротивел.
«Там, там, где никто меня не ждет, я найду ее — желанную, близкую, мою. Но кто она? Какой она будет?»
В эти минуты он забыл о том, что уже влюблен и последнее письмо от любимой лежит у него в грудном кармане на сердце.
— Слушай, Пьетро, мы так с тобой ссорились, что забывали следить за календарем. А ты знаешь, что будет завтра? Ни за что не догадаешься!.. Завтра день твоего рождения. Ко мне приходила депутация — готовят банкет, и меня просили спеть. Я, конечно, согласился и поблагодарил устроителей от твоего имени. В концертную программу включены только любимые вещи великого неаполитанца Пьетро. Вот увидишь, как я буду петь!..
Пьетро слушал равнодушно, словно все это его не касалось.
Сели ужинать. С улицы донеслись звуки музыки и возгласы.
— Что там происходит, Лаура? — спросил Паладини.
— Неаполитанцы пришли поздравить синьора Пьетро с наступающим днем рождения.
— Видишь, Пьетро, как любит тебя Неаполь!
Паладини встал и открыл окно.
— Да здравствует Пьетро! Да здравствует Паладини! — послышалось с улицы.
— Выйдем на балкон, Пьетро.
— Покажитесь вы, а я отвык от подобного шума.
Паладини вышел.
Приветственные возгласы зазвучали еще громче:
— Да здравствует Пьетро!.. Да здравствует Паладини!.. Да здравствует Паладини!..
— До чего хорош твой Неаполь! — проговорил Паладини, вернувшись к Пьетро.— Когда состарюсь, обязательно вернусь сюда доживать свой век. Итак, в дорогу, Пьетро! Прощай, Неаполь! Наш маршрут: Париж, Лондон, Берлин, Варшава, Петербург, Одесса, Вена, Рим и Гамбург, а потом — прощай, Старый свет! Да, Пьетро, мы уезжаем,— уезжаем как победители... Ты слышал о виконтессе Мариньи? Прелестное, милое дитя! Сегодня мы будем пить за ее здоровье. А ты знаешь, что это небесное создание, которое называют жемчужиной Франции, отказалось от титула герцогини Авиньонской, так как предпочитает стать простой смертной — госпожой Паладини! Да, Пьетро, я счастлив, я рад, что мы уезжаем, что ты снова со мной, мой старый Пьетро, что я люблю и любим... Наконец-то нашел я ту, которую искал всю жизнь.— Он налил себе вина, поднял бокал и воскликнул:— Да здравствует госпожа Паладини! Да, дорогой, скоро ты будешь возиться не только со мною — у тебя появятся внуки.
Паладини достал из кармана письмо и портрет виконтессы.
— Смотри, смотри, бесчувственный Пьетро, какого ангела послала судьба твоему недостойному сыну!
Паладини не отрывал глаз от фотографии. В эту минуту он любил виконтессу искренне, безумно.
Часы пробили десять. Каждый их удар звучал так четко, размеренно, как будто кто-то напоминал: «Пора, пора!»
Пьетро встал.
— Куда? — спросил Паладини.
— Я... сейчас...
Паладини стал перечитывать милые сердцу строки:
«Мой маленький и наш всемогущий Паладини, я решила сопровождать Вас в Вашем длительном путешествии,— не для того, чтобы делить с Вами славу, а чтобы отдохнуть от житейских тревог и волнений. Наконец, я хочу,— не сердитесь на меня,— добавить кое-что от себя к Вашему величию.
Я хотела бы,— если позволит не мой Паладини, а тот, кто принадлежит лишь богу,— иногда аккомпанировать Вам. Клянусь, что я хочу этого не из тщеславия, а потому, что ни один великий пианист (я в этом уверена) не сумеет так слиться с Вашими чувствами, как сумею это сделать я. Вспоминаю наш последний разговор. Вы с таким страхом и неуверенностью спросили меня, согласна ли я стать скромной госпожой Паладини, и извинялись, что не можете предложить мне ни трона, ни герцогской короны. Милый Паладини! Какая из женщин не пожелала бы стать женой бога?..
Разве можно сравнить блеск царских венцов со светом вечного солнца?
Все знакомые охладели ко мне, как будто я в чем-то обманула их. Я не сержусь,— ведь все это только показывает, как велико мое счастье.
Всецело Ваша
Люси».
Пьетро держал в руке бутылку, молчаливый, бесстрастный, как палач, которому совершенно безразлично, кто будет его жертвой.