— Итальянец, значит, тоже «наш»?
— Видно, стал нашим, ведь он на барышне женится.
— Пойти мне, Иван?
— Не могу знать...
— Скажи им, что я не приду. А мне найми извозчика.
Митя почувствовал облегчение:
«Свершилось!»
Извозчик подъехал.
— Иван, снеси вниз мой чемодан и портплед. Больше ничего не бери. Хочешь уехать со мной?
— Куда?
— На другую квартиру.
— Это... я...
Перед глазами Ивана промелькнули его комнатка и пестрый передник красавицы служанки.
— Я пошутил! Что тебе делать у меня? Здесь тебе лучше. Оставайся.
Митя вышел из дома и пересек двор.
Из окна за ним наблюдали все, кроме итальянца. Оля нарочно склонилась к жениху и что-то нашептывала ему.
Митя Абаров поселился у фронтового товарища, капитана Рангова.
Тут обстановка была скромная, за окнами — веселенький садик.
Митя сам разложил по местам свои вещи. Наконец-то он почувствовал себя «дома». Эти комнатки казались ему просторнее гостиных в отцовском особняке.
Автомобили, рояль, «Баркаролла» остались где-то там, далеко позади. Отныне он будет жить, думать, чувствовать.
Митя рассказал Рангову про итальянца. Говорить о другом мучившем его вопросе не решился — стыдно было.
— Абаров! — крикнул ему приятель из-за двери.— Иди пить кофе.
— Сейчас.
У Рангова было две комнаты — кабинет и рядом с ним спальня. Над кроватью его висели револьверы, сабли, кинжалы, бинокли. В кабинете были картины в дорогих рамах, изящной работы, на письменном стол о стояли фотографии, на которых он сам был запечатлен в различных позах и в разное время — мирное и военное.
Принесли кофе в крошечных фарфоровых чашечках и поставили их на высокий круглый столик, покрытый плюшевой скатертью.
Рангов лежал на диване, не говоря ни слова.
— О чем задумался? — спросил его Абаров.
— О тебе думаю. Чудной ты человек. Не таким ты был на фронте. Сердишься на сестру, вместо того чтобы радоваться за нее. Тот на ней женится — значит, любит ее, дорожит ею. Эх, Митя, ты еще ребенок, хоть и старше меня. Будь у меня такой отец и зять, да я бы... Подумай, ведь ты имеешь возможность уехать за границу, повидать свет, людей, а ты объявляешь бойкот родным. Но это у тебя пройдет. Не сегодня-завтра сюда обязательно явится депутация...
— Нет! Они меня хорошо знают. Слушай, Рангов. Значит, и ты считаешь вполне нормальным по нынешним временам, что болгарка выходит замуж за нашего врага?
— Врага!.. А с кем мы в дружбе? Женское ли дело думать об этом? Итальянцы — неплохой народ; вот французы, те в другом роде,— они не станут говорить о браке,
о любви. Англичане тоже этого не любят.
— По-твоему, это в порядке вещей? Но представь себе, что из Сербии или Греции вернется болгарин, женившийся там на дочери Пашича или Венизелоса? Что сказали бы болгарки?
— Глупости говоришь! Так тебе и согласится Пашич или Венизелос отдать дочь за болгарина!
— Значит, подобное возможно только у нас? Выходит, что итальянцев мы били для того, чтобы наши сестры выходили за них замуж? Так, что ли?
— Ты прав, Митя. Но затевать целую историю, бежать из дома—это уж слишком. Над тобой смеяться будут.
Вначале Митя был рад разрыву с семьей, но постепенно стал все острее чувствовать свое одиночество, а чувствовал он его всюду — среди знакомых, друзей, даже в гостях у дяди.
И он понял, что в теперешних условиях человеку нет жизни вне родного гнезда, какое бы оно ни было — богатое или бедное, построенное министром или сторожем, обитаемое благородными или бесчестными людьми.
Там остается душа человека, и только там он дышит полной грудью.
А придешь в чужой дом, хотя бы в нем жила милейшая семья, близкая тебе по духу, уму, мировоззрению,— все равно ты всегда будешь там только гостем, дальше гостиной тебя не пустят.
Как новый Диоген, искал Митя человека в хмурой, но беззаботной столице. Впечатлительность его обострилась. Он перестал встречаться со знакомыми и все чаще заходил в пивные. Там он, присев к отдельному столику, собирал все газеты, какие были в зале, и читал их.
Страшный, позорный мир готовили для Болгарии.
Утопические надежды перемежались с тревожными слухами.
Сербы требовали Царьград и Босилеград.
Но это, видимо, никого не волновало, и вокруг царило спокойствие. Люди говорили о любви, деньгах, сделках. «Что это за люди? — думал Митя.— Откуда они взялись?»