И он, наконец, убедился, что таких людей, как его отец, Оля, Ваня, очень много.
«Никого они не удивляют, кроме меня».
Однажды несколько человек, сидевших в пивной неподалеку от Мити, выпив лишнее, стали ругать армию и поносить офицерство. Митя вскипел. Он встал и подошел к ним.
— Господа, вы, наверное, не были на фронте и потому не знаете ни армии, ни офицеров.
— Да, на фронте мы не были,— дерзко ответил
один,— а потому и не привезли оттуда трофеев.
— И в тылу ничего не нажили,— вызывающе добавил другой и выпрямился.
— Что вы хотите сказать? — смутился Митя.— Болгарский офицер честно выполнял свой долг.
— Были и такие, только не сыну Александра Абарова читать нам лекции о честности! Слышите?
Да, Митя слышал. Язык у него прилип к гортани, и ему показалось, что все это сон. Он не ответил ни слова, только залился краской стыда. Отойдя от пьяной компании, он направился к выходу, даже не заплатив по счету. Оглядываясь, он видел злобные усмешки и отчетливо услышал брошенную кем-то фразу:
— Яблоко от яблони недалеко падает.
Митя зашел в захолустную корчму. Он теперь перестал бывать в пивных, где его знали. Заказав коньяку, он взял газету, просмотрел ее и, не притронувшись к рюмке, задумался.
Размышления стали теперь его насущной потребностью. Они заменяли ему все и в то же время растравляли его раны.
Возле окна сидели двое. Один что-то говорил, другой слушал молча. Немного погодя он достал бумагу и начал что-то записывать, потом стал пересчитывать деньги. Перед собеседниками стояли нетронутые кружки с пивом.
«Кто же это? Где я его встречал!» — подумал Митя.
Широкополая фетровая шляпа, галстук, выбившийся из-под жилета, легкое летнее пальто, изящная трость, которую ее обладатель положил на соседний стул...
«Какой-то знакомый военный в штатском...»
Человек сидел боком к Мите. Но вот он засмеялся и невольно повернул голову.
«Боже мой, да это мой Иван!»
Иван, узнав капитана, подошел к его столику.
— Насилу узнал тебя, Иван. Почему ты не в ливрее?
— Да я тоже ушел от вашего батюшки,— ответил Иван тоном сообщника.
— Почему же? Ведь тебе там было хорошо?
— Оклеветали меня, господин капитан,— ответил Иван, по привычке величая Митю капитаном.— В конторе пропало пятьдесят тысяч левов; подумали на меня: «Ты, мол, один там находился». Конечно, если б только я один в ней был, ничего бы не случилось... Сколько раз я там бывал, и никогда ничего не пропадало...
— Значит, подумали на тебя...
— Сказать-то ничего не сказали, но стали коситься.
Ну, я и ушел. Когда хозяева не доверяют, служить нельзя,— с важностью заключил он.
— А сейчас чем занимаешься?
— Торговлишкой.
— Для торговли деньги нужны, Иван.
— Деньги не главное! Есть компаньоны, кредит, а я свой труд вкладываю,— со смешком объяснил Иван.— Извините, господин Абаров, тороплюсь — надо жить!
Митя отправился в Борисов сад на свою привычную прогулку.
«Неужели это Иван взял деньги? Не верится. Пятьдесят тысяч! Впрочем, кто знает? Все возможно. А если и взял, кто его упрекнет?»
Он подошел к зданию Народного собрания и зашагал по правой аллее. Мимо него медленно проехал автомобиль, в нем сидели два офицера и женщина; на коленях у них лежали бутылки. Женщина, видимо полупьяная, привстала и окликнула его:
— Митя!
Он обернулся и узнал Нину.
— За твое здоровье, Митя! — крикнула она, подняв бутылку.
Автомобиль укатил по направлению к Орлову мосту.
В квартире капитана Рангова собралась компания.
Толковали о войне, армии, политике, о разгроме и современном положении.
— Наша песенка спета,— мрачно проговорил полковник запаса Савчев.
— Наша лично или всей Болгарии?
— А какое мне дело до всей Болгарии? Я говорю о себе и мне подобных. Мы всю свою жизнь посвятили отечеству, отдали ему молодость, здоровье, а теперь нас вышвырнули!..
— Эх, дружище,— отозвался другой полковник запаса.— А чем мы отплатили Болгарии за все, что она давала нам столько лет подряд? Мы обязались оберегать ее от всяческих врагов, а если потребуется, то и умереть за нее. А мы умерли? Нет! В этом мы, конечно, не виноваты. Но за что нам на нее обижаться? Более четверти века нас содержали, давали нам повышения, отпуска, ордена. Слуг у нас было не меньше, чем у русских помещиков. А кем мы были? Подобрали нас на улице, голых и босых. Помнишь, как нас откармливали в военном училище? Утром чай; в десять часов русские пирожки с мясом или капустой; в двенадцать завтрак; в четыре обед — суп, жаркое; вечером опять чай. В торжественные дни — «праздничный паек»: жареный барашек, вино, торты из кондитерской. Нас одевали, бесплатно учили, преподавали нам танцы. И вот мы стали офицерами, не потратив гроша ломаного на свое обучение. А теперь мы владеем домами, виноградниками, получаем пенсию... А ты жалуешься! Но пригодны ли мы к чему-нибудь? Ведь мы разучились читать: возьмем газету, читаем ее по складам и, если не водим пальцем по листу, перескакиваем через две строчки. Ты когда-нибудь пишешь? Только расписываешься в пенсионной книжке. А я, например, даже заборную книжку проверить не могу — в простом сложении путаюсь. Как еще нас держат! А ты-то чего ворчишь? Ведь ты от продажи одних только слив десяток тысяч левов выколачиваешь.