Когда банкет подходил к концу, молодой почитатель и ученик нарзановского торгового гения, безнадежно влюбленный в Веронику, встал и заговорил полупьяным голосом:
— Господа... и... господа... Сожалею об одном... Не о том, что оправдали Нарзанова... Нет!.. Почему он... вернее, почему госпожа Нарзанова... не хочет иметь детей?.. Протестую!.. И пью за здоровье будущего наследника!.. Она должна иметь его... Этого требуют... общество... Болгария... Я готов... если господин Нарзанов...
Оратору не удалось закончить речь. Ему попросту заткнули рот и увели его в соседнюю комнату: побоялись, как бы он не уточнил, какую именно обязанность готов взять на себя.
Как-то раз вечером этот обожатель Вероники, будучи трезвым, после панегириков ее красоте отпустил несколько шпилек по адресу ее благоверного; рассказал ей о деньгах американца, об афере с банкнотами и о многом другом, еще не известном следователям; посвятил ее в некоторые интимные подробности из жизни Нарзанова; описал их совместные оргии, происходившие до знакомства с нею.
Веронику возмутила развязность этого избалованного мальчишки, сынка богача.
— Раньше вы говорили о нем иначе,— презрительно возразила она.
— Тактика! Тактика, сударыня! Надо было сбить противника с толку!
— Повидимому, вы рассчитывали не столько на свои положительные качества, сколько на недостатки соперника?
— В любви все средства хороши,— не важно, какое оружие было у победителя.
Она уже не слушала его. Встала и ушла, не простившись.
Пред ее мысленным взором всплыл образ художника. Вероника задумалась об их отношениях. Неужели в них есть что-то преступное?
— Нет!
Она почувствовала себя виновной перед ним. Ведь она изменяла ему с мужем. Но она не могла бороться и побеждать, а бежать ей было некуда,— никто не нуждался в ее родственных чувствах.
Минутная слабость стала причиной вечных страданий.
Она подошла к своему дому. Нарзанов стал ей еще противнее. Как не хотелось ей возвращаться домой! Но куда же деваться? Больше того — что делать, если он действительно совершил преступление? Оправдают ли его? А если исчезнет и последнее утешение—материальное благополучие?
Вероника вернулась от своего возлюбленного. С Нарзановым она не хотела встречаться, прошла прямо к себе в спальню.
Радуясь одиночеству, она и на супружеском ложе все еще вспоминала любовное свидание. Слабый свет висячей лампы, затененной абажуром, ласкал лицо счастливой женщины. В такие минуты она готова была простить все на свете всем людям.
В коридоре послышалось чье-то бормотанье, грохот падающих стульев.
В спальню вошел Нарзанов. Давно он здесь не появлялся, особенно в такой поздний час.
— Что это значит? — с возмущением спросила Вероника, натягивая одеяло до самой шеи.
— Ничего... милочка. Не надо на меня сердиться... Сегодня у меня хорошее настроение. Люди правы — дураки мы... Ты красавица, а живем мы с тобой — как незнакомые соседи в гостинице... Нынче вечером я спохватился, что у меня есть жена...
Он подошел к кровати и потянулся обнять жену. На нее пахнуло винным перегаром.
— Оставь меня! — гневно крикнула она.
В легком прикосновении его руки она вдруг почувствовала всю гнусность его как мужа и человека.
— Вот как?..— цинично рассмеялся Нарзанов.— Не признаем законного супруга? А я тебе подарок принес, деточка...
И он снова наклонился к ней.
— Убирайся отсюда, говорю тебе!
— Ого!.. Дело принимает серьезный оборот. Понимаю... Д-да! Мы тоже, кое-что слыхали... Художники... мастерские... позирование...
— Что? Что такое? — Вероника приподнялась на кровати.— Ты? Ты смеешь меня обвинять? Ты? Вор! Фальшивомонетчик!
Нарзанов мгновенно отрезвел и растерялся. Всего он мог от нее ожидать, только не этого.
— Так.. так...— пробормотал он.
Нетвердыми шагами он направился к выходу, обронив подарок: на ковер.
— Конец!.. Можно разжалобить судью, можно подкупить кого угодно... А тут мы бессильны!.
Нарзановы уподобились двум враждебным лагерям в военное время; причем ни тот, ни другой не собирались ни наступать, ни отступать. Обе стороны были настороже.
Она жила только своей любовью и ходила к врачам, с риском сойти в могилу на Орландовском кладбище.