И вот революция пришла, желанная и страшная, но не к нам, а в Россию. Почему он не уехал туда? Здесь, в Болгарии, он ведь не нашел общего языка с народом, так мог ли он стать своим человеком там? Да и энергии ему не хватало. Однако он любил посиживать в своем «ленинском уголке» и почитывать о жизни, о преобразованиях, о победах большевиков. И был доволен, что они вершат свое, а значит — и его дело.
Теперь он чувствовал, что устал; но устало тело его, а не дух. Конечно, он был уже не тот, что прежде. Он сделался более кротким, чем самая заурядная оппозиция. Та по крайней мере вечно шумит. А куда девалась его прежняя непримиримость? Может, все вокруг переменилось? Да — к худшему.
Теперь он молчит. А ведь как возмущали его, совсем еще недавно, даже близкие, родные, что среди общего разорения и в деревне и в городе вили себе гнездышки, куда более скромные, чем его теперешнее гнездо!
— Слушай, Скалов, ты знаешь, что на днях одного из ваших снова избили в охранке?
Скалов хмуро взглянул на собеседника.
— Почему ты рассказываешь об этом мне?
— Думаю, что это тебе интересно.
— А тебе?
— Я — что? Козявка. Я не занимаюсь мировыми проблемами, а ты—апостол, титан!.. Да!.. Ты растратил свою молодость на других, а теперь дрожишь над каждой крохой, оставшейся от прошлого. Не обращал внимания на красавиц, удовлетворился старой девой. Тебя укротили грошовой пенсией. А ведь было время, когда ты слыл громовержцем, вулканом. Тогда Болгария еще процветала!.. А сейчас, когда весь народ стоит на краю пропасти, ты забился в свой «ленинский уголок» и дремлешь там. Ты не принял участия в последних событиях, но если завтра начнется война, ты пойдешь на фронт.
— Кто дал тебе право так говорить со мной? Сам наживаешь деньгу, возводишь этаж за этажом, а еще силишься выступать защитником масс!
— Что говорить — наживаем... Но когда вы запоете «Карманьолу» — висеть нам на фонарных столбах... Сказать тебе, кого избили? Вашего любимого поэта, твоего ученика... Но, извини, я тороплюсь. Иду в банк... к трутням.
Он ушел.
— Скотина! — пробормотал Скалов. А в душе его были растерянность и жгучее чувство стыда. В самом деле, почему он ничего не предпринял? Неужели даже самое маленькое благосостояние убивает смелость? Он сознавал, что именно он должен был возвысить свой голос, созвать митинг, поднять шум.
Но он теперь стал беззубым, разучился говорить с трибуны.
«Да и неизвестно еще, позволит ли полиция созвать митинг».
Воскресенье. Перемирие после ожесточенных шестидневных житейских битв. Замерли выкрики базарных торговок — самая распространенная у нас форма рекламы; забыты служебные тревоги. Двадцатичетырехчасовой мораторий. Не приводятся в исполнение смертные приговоры, даже векселя опротестовывать нельзя. Седьмой день — день покоя. Люди еще верят в бога. Спокойно поблескивает на солнце купол величественного храма Александра Невского. Столичные жители на загородных экскурсиях; дома и домочадцы оставлены на попечение полиции и прислуги.
Скалов, в комнатных туфлях, сидит за столом в садике. Он переводит французский роман, так как пенсии ему не хватает. Иногда его начинает коробить оттого, что работает он на фирму, прославившуюся своей потогонной системой. Но он успокаивает себя тем, что никто не обращает на это никакого внимания. Самобичевание от излишней щепетильности!
Скалов отложил перо. На столе стоит пустая чашка, кофе он уже выпил, лежит сигара. Скалов наслаждается покоем.
В калитку вошел молодой человек — наборщик, квартирующий в мансарде того же дома. Он хорошо знал Скалова, бывшего лидера их партии. Всякий раз, встречаясь с этим скромным прирожденным борцом, Скалов чувствовал себя виноватым.
Молодой человек остановился у его стола.
— Плохи дела, господин Скалов.
— Что случилось?
— Нынешней ночью будут обыски и аресты.
Скалов промолчал. Парень стал подниматься по лестнице.
— Черт бы их побрал! — пробурчал Скалов.
Теперь он уже не мог работать и ушел в свою комнату. Жены его не было дома. Скалов собрал все газеты, лежавшие в его «ленинском уголке», достал из письменного стола свои старые рукописи, сунул все это в печку и сжег. Не из страха перед полицией, а чтобы у жены его не было неприятностей.
Стемнело. Скалов вышел из дома и побрел по улицам. Заглянул в несколько кофеен. Везде все было спокойно.