Каридов встал и оглянулся кругом,— никто ему не сочувствовал.
— Ольга,— обратился Каридов к девушке, с которой обручился, когда был еще юнкером,— садитесь со мной в экипаж, уедем вместе.
Сестра девушки толкнула ее и зашептала:
— Ему не служить больше...
— Ольга, Ольга! — звал Каридов.
— Без сестры я не могу уехать,— ответила ему невеста.
Каридов вскочил на коня, повернулся к офицерам, плюнул и шагом выехал на шоссе.
— Я тебе говорила, Петр, что не надо нам ехать на пикник,— заметила жена одного батальонного командира мужу.— Я тебя предупреждала, что этот Каридов будет целыми часами болтать, что народу-де есть нечего, и он вконец истреплет мне нервы!
— Я проучу этого мальчишку, я ему покажу! Под суд, под суд этих мерзавцев! — кричал командир полка.
Пикник расстроился, никому уже не хотелось кричать ни «ура», ни «браво»; а когда экипажи потянулись в город, полковница сказала:
— Чтоб его черти забрали, этого Каридова, всегда он портит нам удовольствие! Можно подумать, будто это по нашей вине народу есть нечего...
И по знаку разгневанного полковника экипажи быстро покатили в столицу.
ВЕСТОВОЙ ДИМО
Прошел уже целый час, если не больше, с тех пор как личный состав батареи построили в ожидании командира; но он все не появлялся. Давно уже скомандовали «вольно», а новобранцы, стоявшие на левом фланге, взволнованные и озабоченные, боялись шелохнуться. С минуты на минуту должно было выясниться, где и кем каждый из них будет продолжать службу.
«Шпорником бы назначили!» — мечтал один.
«Только бы не ездовым!» — опасался другой, уже видевший в манеже, что значит ехать на неоседланном коне.
«Кого назначат писарем?» — с волнением гадал третий.
Остальные ни о чем не мечтали и ничего не желали, и лица у них были темнее тучи; строй напоминал групповую фотографическую карточку, снятую перед генеральным сражением.
Ряды зашевелились; появился фельдфебель, требовавший, чтобы солдаты отвечали ему на приветствие, если поблизости не было офицеров.
Заметив издали приближавшегося подпоручика, он с необычайно важным видом поздоровался с солдатами.
— Смирно!.. Равняйсь!.. Живот подбери!.. Смирно! — загремел он и отдал честь подошедшему подпоручику, но с таким пренебрежением, словно хотел сказать:«Много вас таких молокососов!» Подпоручик здороваться с солдатами не любил.
Вскоре появился и поручик, имевший привычку повторить по нескольку раз: «Здравствуйте, богатыри!» Этот вечно был недоволен ответом на свое приветствие. «Опять тянут... глотают слова,— придирался он к фельдфебелю,— а иной раз и не разберешь, мямлят они или торопятся. Форменный разнобой!»
— Здравствуйте, богатыри! — повторил он с раздражением.
— Здравия желаем, господин поручик! — устало ответили солдаты.
— Вот так! — самодовольно проговорил, наконец, новоиспеченный поручик.
Старший офицер еще за пятьдесят шагов сделал знак рукой, чтобы команды не подавали. Минувшей ночью он проиграл двухмесячное жалованье, и никакие пожелания здоровья не могли вернуть ему ни гроша; кроме того, в одной батарее уже знали, в других догадывались, какое у него «здоровье».
Прибыл, наконец, и командир батареи. Командир! Полновластный начальник всей батареи! И прикатил он в собственном экипаже, новеньком, чистеньком, блестящем, приобретенном всего неделю назад. Писарь, фельдфебель и старший офицер поспешили к зданию полковой канцелярии, у которой командир батареи всегда останавливался, чтобы обменяться двумя-тремя словами с адъютантом и пошептаться с казначеем, и лишь спустя полчаса направиться на батарею. Тогда старший офицер с особенным удовольствием отчетливо и громко командовал грозным для солдат, сладостным для командира тоном:
— Батарея, смирно!.. Господа офицеры!..
И чем грубее и резче звучала команда: «Батарея, смирно!», тем мягче произносились слова: «Господа офицеры!», а взор старшего, обращенный к начальнику, выражал смирение и подобострастие.
— Здорово, братцы! — снисходительно поздоровался командир, не глядя на солдат и не слыша дружного ответа, к которому и сам фельдфебель присоединил свой зычный голос.
— Чем занимаетесь сегодня? — вполголоса спросил командир старшего офицера, а тот еле слышно ответил, что сегодня занятия не предусмотрены, так как предстоит распределение новобранцев.
— Знаю, знаю...
— Вот список, господин майор.
Фельдфебель огласил имена ездовых и строевиков. Командир батареи не внес в него никаких изменений, только наказал молодым ездовым, чтобы они пуще глаза берегли коней, ибо каждый конь стоит шестьсот левов, а солдат дарит сам господь бог. Речь его была краткой — назвав цифру шестьсот, он поперхнулся, вспомнив об одном срочном долге, как раз на такую же сумму; да и, кроме того, он не сомневался, что фельдфебель внушительным тоном разовьет его мысль, когда приведет солдат на конюшню.