— Думал о вас.
— Вот как?
— Да, и очень много.
— А можно узнать, что именно вы думали? Я такая любопытная!
— Только не сегодня. Нынче вечером у меня срочные дела.
— Прошу вас...
— Завтра.
Немного погодя Визанков ушел к себе в кабинет, а Лида — в свою комнату.
Она написала несколько открыток и, распахнув окно, села возле него.
Ночь была чудесная, светлая, как день. Откуда-то доносился аромат цветов.
Лида лгала, уверяя, что любит природу. Природа ничего не говорила ей, не согревала ее сердца. Просторы небес, бескрайные дали не ласкали ее взора, Ей легко дышалось лишь в укромных кабачках, лишь в компании — все равно какой, были б только смех, песни, пускай даже скандалы, и веселая молодежь. Она до безумия любила загородные поездки на автомобиле, но интересовали ее не пейзажи, а сумасшедшая скорость, смелые шоферы и сидящие рядом с нею стыдливые, как девушки, молодые люди, нежно и нерешительно шепчущие ей что-то на ушко.
Всего серьезного, официального она избегала. На концертах и спектаклях скучала, как некогда на уроках в гимназии.
Лида всегда заглядывала вперед и думала о жизни. Но философский вопрос — для чего она живет? — никогда не занимал ее красивой головки. Нет! Она спрашивала себя: как она будет жить? Все так же? Или... И тут попадала в лабиринт, из которого не было выхода, и, в испуге, робко останавливалась. Она не смела постучаться в закрытую дверь. Что-то там за нею?..
Лида встала, разделась, по привычке постояла перед зеркалом и, взяв какую-то книгу, легла и стала читать.
Скучный это был роман. Замужняя женщина полюбила другого. Он предложил ей бежать. Она уже решилась бросить дом, но ее сынишка, лежавший в кроватке, во сне крикнул: «Мама!..» Женщина вздрогнула, бросилась к ребенку и, упав на колени, заплакала. Вошел муж. Она призналась ему во всем.
«Неплохая получилась бы кинокартина... Странный человек этот Визанков! Сколько раз мы бывали вместе, оставались и наедине, я даже намекнула ему, что он мне нравится,— а он все-таки избегает меня».
Ей хотелось заснуть, чтобы ночь кончилась поскорее, но не спалось — мучила жара. Лида откинула одеяло и мыслями перенеслась в свое прошлое. Сколько переживаний, девичьих грез, воспоминаний, сколько накопившихся в мозгу и сердце уже решенных жизненных задач;
но вот наплывают все новые и новые. Картины и образы нанизывались друг на друга, и героев среди них было много, а героиня одна — она, Лида, то в коротеньком, до колен, платьице, то в гимназической форме, то в модном костюме; и к ней, торжествующей, обращены горящие взгляды молодых людей и завистливые глаза подружек. Она вспоминала все это и невольно спрашивала себя: «Неужели же я та самая Лида?»
То ей казалось, что она пала ниже девиц легкого поведения, то — что осталась прежней Лидой, даже сделалась более благоразумной. Нет, она не обманывалась, теперь она не верила людям, как верила прежде. И снова перед нею со всеми подробностями воскресла прожитая жизнь.
— Лида, вставай!
— Слышу, слышу! — сердито пробормотала лентяйка.
Приятный сон отлетел. Материнский голос всегда развеивал все самые сладкие мечты дочери.
Лида потянулась, вспомнила что-то и засмеялась.
Она сейчас же соскочила на голый пол, бросилась к зеркалу и, залюбовавшись собой, забыла обо всем на свете от радости и гордости.
Да, не так она выглядит на улице.
Пусть бы на нее поглядели сейчас,— ведь чтобы понравиться, ей не нужно никаких украшений. Со всей Софией могла бы она конкурировать,— но только здесь, а не на проспекте Царя-Освободителя, где соперницы ее прячут свои худосочные тела под дорогими тканями.
Лида начала одеваться, снова посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна, но... только собой, а не своими платьями, немодными, поношенными, потерявшими всякий фасон.
А туфли? Они еще крепкие, правда, но каблуки уже сбиты. Красивые мечты, а каблуки стоптаны!
Сколько труда, терпения, изобретательности нужно ей было для того, чтобы привести в приличный вид свой туалет!
Платья не уродовали ее, нет! Она и в этих нарядах была похожа на красотку работы художника Греза, только вставленную в дешевенькую рамку.
Лида не отчаивалась, но чувствовала себя обиженной. Инстинктивная зависть и озлобление разрастались в ее душе.
Она взяла в руки сумочку, единственный принадлежащий ей изящный предмет, подарок дальнего родственника.
Вошла мать Лиды.
— Куда ты? Ведь еще рано.