Девочка работала с таким усердием, что изрядно исколола булавками новоиспечённого актёра. Тем временем Жиль и Валентин проверили, всё ли на месте. Всё тут: стол, стулья, грифельная доска, кусок мела. Их угрюмое молчание не вязалось с радостным оживлением младшей сестры. Отец семейства кружил вокруг Люка, как пчела, и бессвязно пересказывал ему сюжет пьесы. Люка понял лишь одно: он первым должен выйти на сцену и написать на грифельной доске фамилию: Дюронше́ль.
Таинственный, несуществующий Дюроншель, выдуманный учениками, проделывает в классе разные уморительные шутки, он якобы виновник всех проказ.
— Словом, всё пойдёт как по маслу, — заключил отец семейства, вытирая лысину носовым платком сомнительной чистоты. — Запомни: твоё имя Жерве… Ты, конечно, умеешь делать кульбиты? Покажи.
Люка ловко перекувырнулся раз, два, три… После четвёртого кульбита господин Кастиль объявил, что он вполне удовлетворён, и взглянул на часы:
— Без пяти три! Все по местам! А ты, калека, садись в угол.
Всё пришло в движение. Жерве, ковыляя, спустился с эстрады. Валентин побежал к палатке продавать билеты, Жиль лениво размахивал колокольчиком, а Флора вытащила из «зрительного зала» Лео — он там катал стеклянный шарик.
— Семь… девять мальчиков… одиннадцать, нет, двенадцать девочек, а вон и ещё идут, — шептала Флора, заглядывая в щёлку.
Люка уже начал жалеть, что согласился выступать. Что он будет делать? Что говорить? Ведь он понятия не имеет о роли!
— Зря я согласился, — произнёс он громко. — Вид у меня будет идиотский.
Флора искоса посмотрела на него.
— Если бы ты отказал папе, он бы совсем расхворался.
— Но я всё провалю! Я же ничего не знаю.
— Я тебе подскажу, когда ты замолчишь как рыба, или придумаю какой-нибудь фортель. Никто ничего и не заметит. Ну разве это не мило с моей стороны? — воскликнула Флора.
Люка невольно улыбнулся:
— Очень мило! И ты всё время будешь около меня. Обещаешь?
— Мне так по роли полагается. Обожаю театр. А ещё больше танцы! Я люблю танцевать совсем одна. Ах, как это здорово!
— А где вы живёте, когда не даёте представлений? — поинтересовался Люка.
Флора широко раскрыла глаза.
— Как где? В фургоне. Ты наш фургон не видел?
— Видел. Только я думал… Значит, у вас нет дома?
— У нас фургон, — повторила Флора несколько растерянно. — Вот чудак! Нам нужен дом на колёсах, ведь мы никогда не торчим на одном месте.
— А как же школа? — в свою очередь удивился Люка.
— Мы в школу не ходим. Мальчики одно время ходили, а я никогда не была в школе, но читать я, конечно, умею… Мили научила — по своей поваренной книге, — с важностью заявила Флора.
— А других книг у тебя нет?
— А зачем мне книги? У меня есть ремесло, я выступаю на сцене, а для этого никаких книг не надо. А у тебя какое ремесло?
Люка пришлось признаться, что никакого ремесла у него нет. Флора посмотрела на него так пренебрежительно, что он покраснел до ушей. Надо было поддержать своё достоинство, и он объявил:
— Зато мой брат Даниэ́ль изучает право.
— Брат, но не ты же, — отрезала Флора. — А вот мы с Жерве — лучшие актёры в труппе. Правда, Жерве всё время мечтает о школе и о разных книгах…
— А Жиль и Валентин?
Флора повела плечами, сделала пируэт и сказала:
— Валентин ненавидит театр и вечно пререкается с папой. Знаешь, кем он хочет стать? Булочником!.. Печь булки — ну что тут интересного? Ну, а у Жиля никогда не узнаешь, о чём он думает. Наш дядюшка Норуа́ уговаривал папу оставить Жиля у него в Гонфле́ре и всё твердил, что из Жиля выйдет настоящий моряк, но папа отказал наотрез. А Жиль после этой истории целую неделю рта не раскрывал. Он и до сих пор ещё злится.
Флора продолжала болтать, перескакивая от весёлого к печальному, как вдруг раздался звон колокольчика. Он прозвонил три раза, и занавес стал медленно раздвигаться. Кто-то потянул Люка за воротник.
— Дюроншель, мел… Вперёд! — прошипел господин Кастиль ему прямо в ухо и вытолкнул на сцену.
Люка, выряженный в нелепое домино, неподвижно стоял посредине сцены, опустив руки. А зрители не сводили с него глаз. Сколько бы это длилось, неизвестно, если б из публики не раздался чей-то звонкий голосок:
— Ну, а дальше-то что?
Зрители захохотали. Люка растерянный, красный, схватил кусок мела и вывел на грифельной доске: «Дюроншель».
— Ну, а дальше, дальше что?
Действительно, что же дальше? Прыгать? Говорить? А может быть, сесть? Он избрал самое лёгкое решение: рухнул на стул, стоявший поблизости. Спинка скрипнула, стул опрокинулся, и он упал на пол. Снова взрыв смеха, а за его спиной кто-то напомнил: