Удовольствие от возможности ступать босыми ногами по горячему прибрежному песку оказалось даже больше, чем он предполагал. Боль почти стихла, а настроение тотчас же поднялось. В душе молодого Кортеса нашлось место благочестивым и возвышенным мыслям и чувствам. Он вознес хвалу Господу за то, что тот даровал ему жизнь и именно такую судьбу. Как-никак, ему довелось родиться в эту великую эпоху и не только прикоснуться к живой, на его глазах творящейся истории, но и самому принять участие в самой гуще событий. Когда Кортес приблизился к полосе прибоя, морская вода омыла его ноги. Соленая влага проникала в воспаленную кожу, но Кортес воспринимал это жжение не как боль, а как блаженство. Он чувствовал, что море промывает его раны, изгоняя болезнь. Он вспомнил, как моряки во время долгого плавания стирали белье и одежду. Грязные, пропахшие потом, перемазанные дегтем тряпки набивали плотным комом в сеть, которую сбрасывали за борт. Корабль шел под парусами и тащил за собой этот кокон. Морская вода проникала в саму структуру ткани, перебирала ее нить за нитью, смывая грязь и делая вещи полностью чистыми.
Эрнан замер на несколько минут на кромке прибоя. Набегавшие волны промывали и залечивали его раны. Стоя на берегу океана, устремив взгляд к горизонту, он вспомнил долгие дни, проведенные в плавании из Европы сюда, к берегам Нового Света. Во время этого путешествия Эрнан, которого часто мучила бессонница, не раз и не два поднимался на верхнюю палубу и смотрел на усыпанный звездами небосвод. Именно тогда, во время этих ночных бдений, в его уме произошел перелом: он не просто смирился с тем, что Земля на самом деле круглая, но и мысленно согласился, что Бог, наверное, не мог устроить этот мир иначе. Круглая Земля и бесконечный космос, простирающийся вокруг нее, — такая картина мироздания как нельзя лучше отвечала представлениям юноши о божественном замысле Творца.
Так он и стоял у океана, погруженный в свои мысли. Затем отошел в глубь берега и растянулся на траве, подставив ступни целительным и очищающим лучам стоявшего почти в зените солнца. Он прикрыл глаза рукой и погрузился в сладкие грезы. Шум набегавшего на берег прибоя усыплял его. Все серьезные мысли, все трудности и опасения отступали, словно смытые океанской волной. В какой-то миг сон сморил его, и этого мгновения беспечности оказалось достаточно, чтобы незаметно подкравшийся к спящему скорпион ужалил его, излив через шип на хвосте весь накопившийся яд и всю беспричинную злобу.
Трое суток жизнь Кортеса висела на волоске. Три дня и три ночи провел он в бреду между жизнью и смертью. Эти три дня стали днями молитв и… дождя. Тропический ураган с ливнем налетел на остров, и потоки воды, падавшей с неба, заливали этот клочок земли, затерявшийся посреди океана, день и ночь — трое суток без перерыва. Кортес, боровшийся со смертью, не слышал ни раскатов грома, ни гула дождя. В те дни он почти не приходил в сознание и не отдавал себе отчета в том, что происходит вокруг. Ухаживавшие за ним друзья-испанцы с почтением, восторгом и страхом прислушивались к голосу стихии да еще к тому, что шептал и выкрикивал в бреду молодой Кортес. Он говорил то на испанском, то на латыни, то еще на каких-то языках, неведомых никому из окружающих. Те, кто находился рядом с постелью больного, слышали странный рассказ, не похожий на беспорядочный бред того, кто борется со смертью. Кортес говорил об огромном солнце, которое все росло и росло, занимая постепенно весь небосклон. Это солнце взрывалось и заливало землю кровью. Людям же приходилось подниматься в воздух и летать, как птицам, до тех пор, пока их не оставят силы, ибо негде им было обрести опору и перевести дух. Вся твердь земная была затоплена багряным океаном. Слезы были повсюду, равно как и нестерпимо сильный запах смерти, проникавший в каждую клеточку человеческого тела. Одно за другим слетали с губ мечущегося в бреду Кортеса имена мавританских правителей, одну за другой перечислял он великие битвы, определившие ход испанской истории; он то оплакивал распятие Христа, то возносил молитвы, обращаясь к образу Девы Марии, воплощенному в статуе храма в Гваделупе, то богохульствовал и изрыгал проклятия, раз за разом повторяя непонятные слова про огромную змею. Эта невиданная змея жалила и жалила его вновь и вновь. Эта крылатая змея могла подниматься в воздух и все время держалась перед его глазами. Далеко не сразу сумел он избавиться от чудовищного образа, и лишь на третьи сутки жар в его теле спал и бредовые видения сменились полным покоем. Этот покой, этот сон оказались настолько глубокими, что иные из окружавших Кортеса друзей решили уж было, что он умер, и даже назначили отпевание и погребение на следующее утро. Не было предела изумлению тех, кто пришел к его постели, чтобы переложить покойного в гроб. Кортес встретил их лежащим на кровати, но с широко открытыми глазами, в сознании и целым и невредимым. Исцеление его было сродни чуду и, естественно, как чудо и было воспринято его набожными современниками. Все тотчас же заметили произошедшую в нем перемену: не слабость и вялость, свойственные людям, вырвавшимся из цепких объятий смертельной болезни, наполняли его тело и душу, а наоборот, новые силы, дерзкие устремления и властность переполняли этого человека, только что вернувшегося с того света. Поздравляя Кортеса с выздоровлением, каждый считал своим долгом напомнить, что тот как будто заново родился.