Он все еще заикался, когда Элоиза вошла в комнату с подносом, на котором стояли три бокала и бутылка красного вина без этикетки.
— Вы простите меня, Кермит, мои руки слишком дрожат, чтобы я могла налить всем вина, — сказала Элоиза. — Малькольм, — она повернулась к мальчику, — не нальешь ли каждому вина из этой бутылки, окей?
— Прежде всего, у вас есть для меня фартук? — спросил Малькольм, с волнением оглядывая свой костюм.
Элоиза и Кермит обменялись взглядами.
— Я всем налью, что бы там ни было в бутылке, — вмешался Кермит с надменным презрением и к Малькольму, и к Элоизе.
— Нет, нет, тогда уж налью я, — ответила Элоиза. — Мои руки больше не дрожат.
— Но Элоиза, дорогая, — заверил ее Малькольм, — я бы с удовольствием налил, но все бармены носят фартук, вот я и спросил…
— Молчать! — заорала Элоиза. — Я больше не потерплю ни единого слова, слышите? Я налью, — она прорычала обоим.
И, дрожа, она в страшной спешке наполнила три стакана красным вином.
— За всех нас! — воскликнула она с большой живостью и подняла бокал.
— За Жерар Жерара! — громко провозгласил Малькольм, но не получил ответа ни от Кермита, ни от Элоизы Брейс.
— Все время, пока я была наверху на джазовой репетиции, — проговорила Элоиза, — я не могла совладать с нервами. Я ощущала — наверное, из-за того, что Малькольм здесь — что скоро произойдет нечто ужасное. Я едва дождалась момента, чтобы придти сюда и убедиться, что все в порядке.
— Будьте довольны тем, что ведете такую жизнь, — ответил Кермит Элоизе. — Принимайте опасности как часть жизненного риска.
— Хватит вам, — отозвалась Элоиза. Впервые за весь вечер она выглядела счастливой.
— Мне не хватит, — парировал Кермит. — Вы пережили почти все, разве только в бою не были под огнем: замужества, музыканты, искусство, любовь, весь блеск и возбуждение, какие доступны художникам…
— Не травите душу, — Элоиза опять забрюзжала.
— Нет, я говорю от чистого сердца, — заверил ее Кермит. — Вы заслужили свое окружение, и вы заслужили свое положение. Вы покорили то, куда женщины раньше и не ступали.
— Так и знала! — беспомощно проговорила Элоиза. — Вы издеваетесь надо мной.
— Вы изобрели современный джаз, не отрицайте, — лилипут подошел к креслу Элоизы.
— А ваш брак с Джеромом! — продолжил Кермит. — Разве это не брак века?
— Кермит, не трогайте наш брак. Если вы скажете еще слово… — и Элоиза произвела яростный жест. — Я не могу слышать, не могу слышать даже комплименты по поводу моего брака. И без того мой брак слишком близок к…
— Слишком близок к чему? — пророкотал глубокий женский голос около двери.
На глазах у всех мадам Жерар вышла в центр комнаты с зонтиком от солнца в руках.
Закрыв глаза и ласково подняв зонтик, она сказала:
— Все будут молчать, пока я не подам знака.
Мадам Жерар прочистила горло. Ей не пришлось дожидаться тишины: тишина, глубочайшая, установилась и так.
Теперь она обращалась к слушателям:
— Я пришла сюда за тем, что мое по праву. Мое требование — разумно. Я — разумная женщина. Прошу не прерывать! — мадам Жерар обернулась к Малькольму, который, собственно, поднялся ради того, чтобы лучше слышать ее, но она расценила движение мальчика как попытку вмешаться.
— Сядьте, — приказала Малькольму мадам Жерар sotto voce.
Она продолжила, закрыв глаза:
— Почему весь мир знает изобилие, счастье, домашние радости, любовь, когда я ко всему этому не допущена, лишена женского, человеческого места в этой жизни; когда все мои уловки обращаются против меня; когда я оседлана, — здесь она отворила глаза, резко и прямо направила взгляд на поднос с винной бутылкой и закрыла глаза снова, — оседлана мужем, который не ведает, жива я или нет, а интересуется — да, милейшая Элоиза, я чувствую, что вы качаете головой, прекратите! — а интересуется этим еще меньше?
— Мадам Жерар, — ухитрилась вставить Элоиза.
— Я велела молчать, — мадам Жерар коротко обратилась к Элоизе. — Я знаю, что вы дама с талантом, возможно, с гением, но ваши слова, ваши советы, все, что вы ни предложите сегодня, в моих глазах не ценнее вчерашней воды для мытья…
Кермит вжался в кресло. Его недавняя бравада испарилась совершенно. Он остекленело смотрел на даму, которую так давно страшился встретить, но покуда она держала глаза закрытыми, он смотрел на нее безнаказанно.
Малькольм принял сонный вид, а Элоиза, ослабленная дневной долей бренди, вина, страха и смятения, принялась тихо хныкать.